Дело Рихарда Зорге

По словам Зорге, он намекал коллеге на истинную природу своей деятельности, и Штайн согласился поддерживать связь с Одзаки в случае, если Зорге вдруг заболеет. Дом Штайна в Токио позднее использовался как место встречи Зорге и Клаузена. Последний, как он говорил впоследствии, время от времени в течение двух лет использовал дом Штайна в качестве базы для радиосеансов — нелишняя предосторожность против обнаружения со стороны японских властей с помощью подслушивающей аппаратуры. Клаузен также утверждал, что Штайн признался ему в своих симпатиях к коммунистам еще со времени работы в Москве в качестве корреспондента «Берлинер Тагеблат», продолжавшейся до 1933 года.

В 1938 году Штайн уезжает из Японии в Гонконг, где начинает выпускать газету на английском языке, финансируемую китайскими националистами, и, очевидно, несколько раз встречается с Зорге во время визитов последнего в британскую колонию. С другой стороны, Клаузен выдвинул предположение, что Штайн «стал членом группы» после того, как уехал из Японии.

Зорге, как и во всех своих показаниях, касающихся его помощников, которым могла угрожать опасность обнаружения со стороны японских властей, был осторожен в своих упоминаниях о Штайне. Он признал, что Штайн был осведомлен о деятельности группы и что он действовал как связной группы в общении с Мияги и Одзаки, а также перевозил микрофильмы в качестве курьера в Гонконг и что он предоставлял свой дом Клаузену для сеансов радиосвязи. Японская полиция утверждала, что имя Штайна фигурировало в записной книжке Зорге, найденной у него в доме, в качестве члена группы, однако это утверждение было впоследствии отброшено.

Зорге сообщил полиции, что Штайн был «более, чем простой сочувствующий», и в примечаниях к своему «признанию» он описал Штайна как «принимавшего живое участие в работе моей группы… в качестве сочувствующего члена». Он добавил, что просил Москву признать Штайна членом группы, однако получил «отрицательный ответ». Из этих заявлений можно сделать вывод, что Штайн занимался подобной деятельностью, но сугубо отдельно — и это может быть подтверждено предположением, что Зорге было приказано прекратить всякое общение со Штайном после того, как последний отбыл в Гонконг в 1938 году.

Однако дело Гюнтера Штайна, как и дело Агнес Смедли, остается недоказанным из-за отсутствия точных данных.

Шаги, предпринятые генералом Уиллоби для обнародования первоначального материала по делу Зорге, вылившиеся в продолжение расследования международной коммунистической деятельности в Шанхае с целью доказать подрывную деятельность ведущих американских сочувствующих и коммунистов, привели к искажению истинного исторического значения дела Зорге. Оно было представлено широкой публике, всего лишь как эпизод шпионажа, щупальца которого переплетались с действиями советских агентов и их добровольных помощников внутри Соединенных Штатов. Однако публикация «Доклада о деле Зорге» генерала Уиллоби имела столь же поразительные последствия и в Японии.

ЯПОНЦЫ И ЗОРГЕ

Политические и идеологические последствия дела Зорге в условиях Японии стали ясны лишь после освобождения американскими властями оставшихся в живых членов его группы и последовавшего за серией разоблачений в токийской прессе горячего общественного интереса к якобы предательству Одзаки. В октябре 1945 года газета, в которой работал Одзаки, «Асахи Симбун» вслед за другими газетами опубликовала статью по делу Зорге. Фигура мученика Одзаки стремительно превращалась в лидера сопротивления и символ оппозиции в высоких кругах катастрофическому вступлению Японии в войну, а также в главную жертву японского «фашизма». В 1946 году были опубликованы его письма, написанные в тюрьме и адресованные жене, под общим названием «Любовь подобна падающей звезде»; они стали бестселлером на ближайшие два года и открыли организованную уцелевшими друзьями Одзаки кампанию за изменение его официального образа «предателя родины» и замену его портретом человека — пророка новой прогрессивной и патриотической Японии, отвернувшейся от своего милитаристского и империалистического прошлого.