Операция стала сильным эмоциональным потрясением и для самого Джона Гиббона. Уходя из операционной, он обычно писал небольшой отчет о проведенной операции, однако на этот раз поручил сделать это своим младшим коллегам, не желая заново переживать испытанный им невыносимый стресс. В последующие годы его охватывало чувство тревоги каждый раз, когда он открывал хирургический журнал и видел в нем заметку об операции на открытом сердце.
У него были и другие причины для волнений. В июле 1953 года он прооперировал еще двух пациентов: обоим было по пять лет, и ни один из них не выжил. У первого остановилось сердце еще до подключения аппарата искусственного кровообращения — девочка умерла прямо на операционном столе. У второго ребенка оказался слишком сложный дефект, который нельзя было исправить, и он тоже умер. Это было банальное невезение, однако Гиббона такая ситуация подкосила не на шутку: двадцать лет он посвятил одной-единственной проблеме, и трое из его первых четырех пациентов скончались. Он объявил, что прекращает заниматься кардиохирургией на целый год, чтобы заняться усовершенствованием оборудования. На самом деле он больше никогда не оперировал на человеческом сердце, передав одному из своих подчиненных руководство всей программой. Кто-то может назвать это реакцией разочаровавшегося в своем деле человека, однако некоторые из его ближайших коллег предположили, что Гиббон просто добился всего, чего хотел. Двух десятилетий работы над одной проблемой было достаточно — пришло время передать эстафету хирургам помоложе.
Операция на сердце Сесилии Баволек была, без всяких сомнений, исторической, однако Гиббон удивительным образом держался в стороне от своего собственного триумфа. Когда журнал «Таймс» взял у него интервью, он подробно описал, что представляет собой операция на открытом сердце («Все равно, что вычерпать из колодца всю воду, чтобы сделать необходимую работу на самом дне»), но фотографироваться со своим аппаратом отказался. Подобные достижения обычно документируются в международной научной литературе, но Гиббон написал всего лишь небольшой отчет для журнала Медицинской ассоциации Миннесоты. Это одна из причин, почему после операции Гиббона интерес к искусственному кровообращению упал. Прогресс в медицине определяется не единичными успехами, а их регулярным повторением: одного вылеченного пациента недостаточно, чтобы убедить хирургическое сообщество в безопасности данной процедуры. Кроме того, многие хирурги изначально были убеждены, что исследования Гиббона ни к чему не приведут, так как параллельно разрабатывались и даже приносили результаты другие, куда менее трудоемкие методы проведения операций внутри сердца. Гиббону, как оказалось, не удалось даже стать первым хирургом, сделавшим успешную операцию на открытом сердце. Зато это удалось в сентябре 1952 года другому хирургу — Джону Левису из Миннесотского университета: он смог зашить дефект перегородки у пятилетней девочки с помощью методики, кардинально отличавшейся от той, что применял Гиббон. Вместо того чтобы искусственно поддерживать кровообращение у пациента, он полностью его остановил. Здравый смысл говорил, что это должно было привести к неминуемой смерти, однако в распоряжении Левиса было новое оружие хирургии — гипотермия.
Если у Гиббона на создание аппарата искусственного кровообращения ушло двадцать лет, то гипотермию стали применять в операциях на людях уже через пять лет после первых экспериментов с ней. Идея была крайне проста: охлаждение человеческого тела приводит к тому, что потребность тканей в кислороде снижается, и благодаря этому для поддержания жизнедеятельности организма требуется меньше крови. Как результат увеличивается продолжительность времени, в течение которого можно безопасно останавливать кровообращение, и у хирургов появляются драгоценные минуты для проведения операции на сердце.