Дело сердца

Еще больше трудностей вызывала проблема митральной регургитации: не существовало простого способа восстановить створки клапана, настолько поврежденных болезнью, что они больше не могли плотно закрываться. Некоторые хирурги пробовали устанавливать в просвет клапана инородные тела, чтобы предотвратить течение крови в неправильном направлении: Харкен устанавливал перед клапаном сферические или веретенообразные заглушки из органического стекла, а Бэйли применял более сложную методику – сшивал створки клапана вместе полосками из ткани перикарда. Ни одна из этих операций не показала каких-то особенно успешных результатов: проблема, как правило, возвращалась, причем довольно быстро, уже через несколько месяцев. Нужен был другой, кардинально новый подход.

Любой водитель, которому хоть раз в жизни пришлось провести целый день в гараже, занимаясь своей машиной, скажет, что иногда заменить неисправную деталь намного проще, чем ее починить. Первым, кто догадался, что этот принцип применим не только к машинам, но и к человеческому сердцу, был Гордон Мюррей, хирург из Торонто, чья работа над созданием гепарина сыграла столь важную роль в развитии операций на открытом сердце. Мюррей работал младшим ординатором в лондонской больнице, когда в 1925 году Суттар провел свою первую и единственную операцию на митральном клапане, однако его интересу к этому вопросу больше всего способствовало посещение лаборатории Катлера и Бека, а также возможность обсудить с ними их работу.

Когда в 1936 году Мюррей приступил к собственным исследованиям, он сразу же решил действовать радикально, пробуя создать новый митральный клапан на основе тканей, взятых из организма самого пациента. В ходе экспериментов на собаках он полностью удалял клапаны – и створки, и сухожильные хорды. Он также вырезал несколько сантиметров наружной яремной вены – крупного сосуда шеи. Это одна из нескольких главных вен, по которым кровь возвращается из головы в сердце, так что он мог ею пожертвовать, не опасаясь каких-то серьезных последствий. Вырезав участок вены, он выворачивал его наизнанку. Это была важная деталь, так как внутренняя поверхность вен и артерий – эндотелий – обладала одним особенно полезным свойством: из-за постоянного контакта с кровью она умела удерживать ее от свертывания. Мюррей придумал оригинальный способ вводить этот вывернутый наизнанку отрезок вены через стенку сердца и пришивать его на месте, не вскрывая при этом сердце. Лоскут вены пришивался в слегка натянутом состоянии, чтобы при сокращении желудочка во время систолы повышенное давление прижимало его к просвету митрального клапана, подобно удерживаемой ветром на перилах газете, тем самым не давая крови течь обратно в предсердие. Хотя большинство из прооперированных им двенадцати собак умерли во время операции или вскоре после нее, двум все-таки удалось выжить, и их состояние было вполне удовлетворительным.

Работа Мюррея была встречена, как он сам впоследствии написал, «надменными улыбками» его коллег, однако он был настроен серьезно и испытал свою новую методику на нескольких пациентах, один из которых превратился из прикованного к постели инвалида в увлеченного любителя гольфа. Про судьбы остальных, впрочем, никаких данных не осталось. Тем не менее медицинское сообщество пришло в ярость, узнав, что Мюррей опробовал на человеке совершенно непроверенную методику, тем более что и опыты на животных были столь неудачными. Более того, сердечные клапаны в то время все еще считались епархией врачей, а не хирургов. В результате ему запретили проведение дальнейших операций.

К концу 1940-х годов, когда Мюррей возобновил свои исследования, кардиохирургия уже зарекомендовала себя успешной и быстро развивающейся областью медицины. Врачи пробовали методики, похожие на те, что Мюррей когда-то предложил впервые: Джон Гиббон вместе со своим коллегой Джоном Темплтоном использовали лоскуты ткани из вен и перикарда для воссоздания трехстворчатого клапана у собак. Мюррей усовершенствовал эту методику, обернув участок вены вокруг сухожилия, взятого из предплечья, чтобы усилить новые створки клапана. Одна из его подопытных собак прожила после такой операции целых семь лет. Людям, увы, повезло не так сильно: восемь из десяти его пациентов выжили, однако состояние их можно было охарактеризовать лишь как «вполне удовлетворительное».