Мы бродили между странными постройками, осматривались. Царило запустение, постройки поросли бурьяном. Жилища у селькупов были затейливыми. Некоторые имели остроконечную форму — словно крыши с обычных русских изб срезали и врыли в землю. Наклонные стены были покрыты соломой и дерном. Странно смотрелись кусты, растущие из стен. Другие строения напоминали юрты: к шестам, расставленным по окружности и собранным концами в пучок, крепился брезент, поверх — обрывки войлока. Все обветшало, в постройках зияли дыры. Летом селькупы обивали свои жилища берестой, зимой использовали войлок, шкуры. Туманов присел, отогнул клок истлевшей ткани, поморщился. Я не стала туда заглядывать, тоже почувствовала запах. Поразительно, но за много лет этот запах не выветрился — гнилостный, специфичный. Туманов потянулся к сигаретам, прикурил от зажигалки, выпустил струю паровозного дыма.
— Чувствуешь что-нибудь? — спросила я.
— Хреново здесь, — откровенно признался он. — Пусто, заброшено, жили люди, а теперь не живут — грустно…
Сколько раз убеждалась — хорошо быть толстокожим, ничем не прошибить. А меня уже потряхивало, витало что-то над душой, нарастал заунывный звон в третьем ухе. Я помотала головой — не помогло.
Деревня находилась на сравнительно открытом пространстве. Несколько сосен, кусты, зато за пределами деревни растительность произрастала бурно, она окружала деревню практически по кольцу. «Странно, — подумала я, — много лет тут все заброшено, а растительность не спешит осваивать пространство. Словно выжидает чего-то, побаивается. Не сказать что я была суеверной, но к тому, чего не понимаю, предпочитала относиться с опаской. По крайней мере, ничего от этого не теряла.
Туманов становился угрюмым, настороженно смотрел по сторонам. В его глазах застыл вопрос: ну и какого мы сюда пришли? Крупная хищная птица, тяжело махая крыльями, опустилась на ветку сосны, слилась с хвоей. Мы прошли через деревню. За последним чумом обозначился пятачок, ограниченный парой столбов. Данные тотемы сравнительно сохранились. Затейливая резьба по дереву, начиная от середины столба — и вверх. Страшноватая башка, струпья, некое подобие изогнутого клюва, развернутое на девяносто градусов. Ветра и осадки отполировали столб, божок смотрелся молодцевато и словно косил на нас безумным взглядом. Между столбами было открытое пространство, выжженная земля диаметром в пару метров — на ней практически не росла трава. Золы и пепла давно не осталось, все вымели ветра. Застыла раскоряченная обугленная коряга. Я миновала столб, подошла к «древнему» кострищу. Машинально глянула на небо — подступали сумерки. Здесь действительно было неприятно, чесалась спина, давил атмосферный столб. Казалось, духи усаживались на спину, щекотали горло, что-то бубнили, бубнили…
— Это место, где похоронен шаман? — спросил Туманов.
Я чуть не поперхнулась.
— Бог с тобой, скажешь еще… — я откашлялась. — Шаман похоронен в лесу — надеюсь, не на околице. Если он вообще здесь похоронен… На этом пятачке еще живой шаман проводил свои камлания — особые ритуальные действия по общению с духами. Этакий колдовской ритуал у огня…
— Знаю, не тупой, — проворчал Туманов. — Пляска с бубном, протяжное пение, заунывное бормотание. Скажем так — специфическая психотехника, ритуал, рассчитанный на необразованные слои населения.
— Не спешила бы с выводами, — я поежилась. — Особенно касательно тех дел, в которых ни черта не смыслишь… Без обид, Михаил.
— Честно говоря, мне до фени, — выдавив улыбку, сказал он пренебрежительно. — Не понимаю, почему мы здесь. Припасла идею? В принципе, неплохо — проветриться перед новым рабочим днем, получить заряд бодрости. Но как-то здесь депрессивно, нет? И ты напряжена. Выкладывай, о чем думаешь.