Дело сибирского душегуба

— Пока нет. Но это не из того разряда: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего не говорю». С буддийскими монахами эти чудики меньше всего ассоциируются. Что-то вертится, не могу сообразить…

Фигурки были похожие, но все равно разные. Одна птичка выпучивала глаза сильнее остальных, другая приоткрыла клюв, словно просила ее покормить. У третьей были цепкие когти — предельно гипертрофированные, выпуклые. Их колючие перья смутно ассоциировались с иголками отощавших дикобразов. Небрежность в изготовлении, видимо, была намеренной.

— Я тут подумала… — неуверенно начала я, — а ведь эти штуки могут иметь отношение к селькупским обрядам — по крайней мере, их символизировать. У селькупов был развит шаманизм, причудливые обычаи, верования. Для их культуры данные поделки — в самый раз. С шаманизмом селькупы как бы распрощались, отчасти все же…

— Селькупы, селькупы… — задумчиво забормотал Туманов, устремив мутный взор в потолок.

— Меня восхищает твоя эрудиция, — обрадовалась я. — Появится минутка — навести музей истории и культуры народов Сибири. В нашем районе когда-то проживали селькупы — вымирающее нацменьшинство. Здесь располагалось несколько деревень. Сейчас не осталось ни одной — во всяком случае, действующих. Но селькупы есть, никуда не делись. Существует их культура, работают этнографы, собирают уцелевшее наследие. Несколько лет назад я этим вопросом интересовалась, читала про шаманские обряды. У этого народа остались духи-покровители, странные божества, с которыми лучше не ссориться. В деревнях — и вообще где ни попадя — ставили тотемы. Тотемизм, кстати, проявлялся в том, что у северных селькупов семьи ведут свой род от лесных зверей, а у южных — от птиц. В нашем районе селились южные селькупы.

— Маргарита Павловна, ты решила нам все усложнить? — Туманов уставился на меня с какой-то картинной мольбой. — Скажи на милость, какое отношение культура селькупов имеет к убийствам русских девочек? Эти птички, с позволения сказать — божества? — он пренебрежительно кивнул на фигурки.

— Ну, у них не было ни Айвазовских, ни Микеланджело, — резонно заметила я. — Люди простые. Но согласись, в этих чудиках имеется что-то зловещее. Вылитый Гитлер. Ну, не знаю я, Михаил Сергеевич, — разозлилась я. — У нас так много версий, что можем их игнорировать? Ведь зачем-то их подбрасывают? Явно хотят что-то сказать. Думаешь, не осталось селькупов? Да они среди нас, мы их порой не замечаем, принимаем за татар, за калмыков. Вырастают дети из смешанных семей, а культура и поверья никуда не пропадают, остаются в головах, могут принимать извращенные формы. А если все это накладывается на клиническую перверсию, на какие-то сексуальные расстройства…

— Что ты хочешь-то от меня, Маргарита Павловна? — Туманов продолжал раздражаться. — Окунуться с головой в чуждые традиции? Отыскать шамана, чтобы сделал нам полный расклад, включая имя убийцы?

Я не знала, что ответить. Мое дело — предложить идею, а там уж выпутывайтесь, как хотите. Версия хромает, не спорю — и вообще это не было никакой версией! Но ведь что-то нам хотел сообщить маньяк? А маньяки, они такие, открытым текстом никогда не скажут.

Туманов перестал злиться, сделал задумчивое лицо, глянул на часы. Рабочий день, в принципе, закончился, но до полной темноты еще часа три.

— Предлагаешь прогуляться? — проворчал он.

«Всяко лучше, чем лежать в гостинице кверху пузом», — подумала я.

— Ладно, рассказывай, — он обреченно вздохнул с таким видом — мол, проще согласиться, чем объяснить, почему не хочешь.

— До ближайшей заброшенной деревни — километров девять от городской черты, — сказала я. — На машине — рукой подать. Сорок минут по бездорожью, и мы там. Это за Урбенью и свинофермой, где нашли Машу Усольцеву. Не заблудимся. Деревня заброшена много лет. Но люди туда иногда приезжают…

— Бродячие этнографы? — хмыкнул Туманов.

— Напротив, этнографы приезжают организованными группами. Я бывала там года четыре назад. Сохранились дома, тотемные столбы. Атмосфера так себе, жутковатая. Поговаривали, что в лесу за околицей похоронен шаман, и это место считается гиблым. Не верю в эти сказки, но есть поверье, что прогулка на могиле шамана — к большим бедам…

— Это если преступника не найдем — к большим бедам, — проворчал Туманов. — Ладно, поехали, до темноты вернемся. Куда еще пойти в этом городке после работы? Только на могилу шамана.

«Тем более в ресторане ты уже был», — хотела сказать я, но вовремя прикусила язык.

Вечер был тихий, немного потеплело. Солнце опустилось, зависло над шапкой леса. Когда мы свернули с Приваловского шоссе и запрыгали по ухабам, оно ярко светило сбоку, заставляя щуриться.

— Чего вертишься? — покосился на меня Туманов.

— А не догадываешься? — фыркнула я. — Меня уже пытались убить — недалеко, кстати, отсюда. Тебе хорошо, на тебя никто не покушается.

Туманов засмеялся.

— Я к тому, что зеркало есть. Не надо выворачивать шею, можно просто посмотреть. Никто за нами не едет.

Не верила я зеркалам, лучше самой убедиться. Шоссе отдалялось, по нему проносились машины, но за нами никто не сворачивал.