Дело смеющейся гориллы

— Мистер Мейсон, можете вы мне сказать, что, черт побери, удалось разнюхать полиции?

— Они, видимо, абсолютно уверены в том, что откопали нечто очень серьезное.

— Похоже было, — сказал Этна, — что они наверняка уверены в том, что говорят…

— Делла Стрит и я перевернули вверх дном весь офис, пытаясь найти микрофон, — усмехнулся Мейсон. — Мы подумали, что, может быть, им удалось подслушать нашу беседу с миссис Кемптон. Что там с протестом? Вы его подали?

— Нет. Я понял, что от этого не будет никакого проку.

— Вы хотите сказать, что ей предъявлено обвинение?

— Совершенно верно. Умышленное убийство. Они уже получили санкцию, и ордер на арест был оформлен по всем правилам.

— Случилось нечто такое, в результате чего они неожиданно почувствовали себя абсолютно уверенными, — заключил Мейсон.

— Конечно, это весьма необычная история, — позволил себе сделать замечание Этна.

— Да уж, это точно.

— А что вы скажете по этому поводу? — спросил Этна.

— О том, что она рассказала?

— Да.

— Я еще не думал над этим.

— Но что произойдет, когда она расскажет это суду присяжных?

— Вы хотите сказать — если она расскажет это суду присяжных?

— Но ведь рано или поздно она будет вынуждена рассказать это суду.

Мейсон усмехнулся:

— Давайте в таком случае постараемся, чтобы это лучше было поздно, Этна.

— Вы думаете, что присяжные не поверят ее рассказу?

— А вы?

— Ну в общем, — промолвил Этна, — черт побери, Мейсон, и верю, и не верю.

Мейсон продолжал улыбаться.

— Конечно, если принять во внимание тамошнюю обстановку, то рассказ звучит довольно правдоподобно. Был некий миллионер, экспериментировавший с гипнозом. Он пытался гипнотизировать горилл и, вероятно, пытался внушить им импульс к убийству человека. Совершенно естественно, что рано или поздно он мог добиться определенного успеха, и тогда было бы совершенно логично предположить, что он сам и оказался первой жертвой.

— Продолжайте, Джим, — сказал Мейсон. — Вы приводите аргументы в пользу правдивости ее рассказа. Вы пытаетесь убедить себя так, словно вы — суд присяжных.

— Ну да, а почему бы и нет?

Мейсон сказал:

— Если адвокат вынужден сам себя убеждать в правдивости рассказа своего клиента, то, черт побери, самое разумное — сделать так, чтобы больше никто и никогда этого рассказа не услышал.

— Я думаю, вы правы, — проговорил Этна, через силу улыбнувшись. — Я сам еще толком не разобрался, как отношусь ко всему этому, а теперь, после ваших слов, я понял, что очень старался, хотя и безуспешно, убедить себя в правдивости этой истории, и, в общем, черт бы меня побрал, если я и сейчас знаю, как к ней относиться. Все это звучит совершенно неправдоподобно, если только не принимать во внимание обстановку, царившую в этом доме, а на ее фоне все выглядит довольно логично.

— Через несколько дней мы будем знать намного больше, Джим, — сказал Мейсон.

— Я никак не могу отделаться от мысли, что по моей вине вы втянуты во все это, — посетовал Этна.

— Все нормально, — усмехнулся Мейсон. — Я бывал и в худших переделках.

— Но все же снова возникает вопрос — почему полицейские действовали так странно? Ведь, кажется, это довольно необычно для них?

— Необычно! — воскликнул Мейсон. — Это просто уникальный случай!

Зазвонил телефон, Делла Стрит сняла трубку, кивнула Мейсону и сказала:

— Это Хардвик.

— Отложим ненадолго наше обсуждение, — обратился Мейсон к Этне. — Поскольку нам придется иметь дело с Хардвиком, нужно быть уверенными в себе и выступать единым фронтом. Мы должны улыбаться и излучать оптимизм. Делла, пусть он заходит.

Делла Стрит распахнула дверь и произнесла:

— Мистер Хардвик.

Сидней Хардвик, явно чем-то очень озабоченный, сказал:

— Доброе утро, господа. Надеюсь, что я не расстроил ваши планы на сегодняшний день, мистер Мейсон, и ваши тоже, мистер Этна.

— Ну что вы, отнюдь нет, — кивнул ему Мейсон, — присаживайтесь. Чем можем быть вам полезны?

Хардвик сел, поправил очки на носу, черную резинку за ухом, потрогал слуховой аппарат и сказал:

— Давайте с самого начала говорить начистоту. Мне известно, что вы оба во многих отношениях занимаете противоположную по отношению ко мне позицию. Вы, как я полагаю, представляете Джозефину Кемптон?

— Я тоже так полагаю, — сказал Мейсон. — А точнее, я думаю, мы будем ее представлять.

— Вы оба? — спросил Хардвик.

Джеймс Этна, поколебавшись немного, ответил:

— Да, я полагаю, что мы оба.

— В таком случае, — продолжал Хардвик, — я представлял Бенджамина Эддикса, пока он был жив. Мне известно о нем больше, чем кому бы то ни было. Несколько месяцев назад я оформил его завещание. Это завещание полностью соответствовало воле мистера Эддикса в то время.

— У вас есть основания полагать, что он изменил свою волю?

Хардвик прочистил горло.

— Не только волю, но и завещание.

— Вы хотите что-то сообщить нам и хотите что-то узнать у нас. Почему бы вам не раскрыть карты? — предложил Мейсон.

Хардвик улыбнулся:

— Боюсь, что я неважный игрок в покер.