Дело Судьи Ди

— А?.. — уставился на него Баг. — Тоже про грушу?

— Ну да… Еще в воздухолете. — Богдан воздержался от подробностей, они были слишком личными.

— Ну вот! Стало быть… Ох, Гуаньинь милосердная… знать бы раньше! Ведь ни ты, ни я не стали все ж таки ковыряться под этой грушей! Нам даже в голову не пришло! А вот этот… вот этот…

— Да что такое? — повысил голос Богдан. Даже ангельскому терпению раньше или позже приходит конец.

Судья Ди открыл один глаз и посмотрел на сановника с явной насмешкой. Мол, кричи не кричи — дело сделано.

Баг опрометью кинулся к своему столу и схватил лежащий там листок мятой, грязной бумаги.

— Вот что такое! — воскликнул он, загодя тыча листком в сторону Богдана и набегая на него, как паровоз. — Вот! Ведь это он там рылся! Я еще тогда обратил внимание, отнять пытался, а этот — ни в какую. Потом ты умчался в посольство, мы — сюда… И только тут этот хвостатый аспид пасть свою разжал — и бумажка выпала! Понимаешь? Сначала я решил — это просто вроде как мелкая кража, надо завтра же, когда будем на приеме, вернуть, откуда взято. Хотел подобрать — а он лапой придавил этак… и смотрит. Когти то выпустит, то снова уберет. Как бы разглаживает мне… читай, мол. Волей-неволей прочитаешь…, взгляд упал… и…

Богдан наконец принял из руки друга трясущийся в воздухе мятый лист тонкой, драгоценной бумаги — бумага когда-то была нежно-сиреневой, с водяными знаками. Поправив очки, вгляделся.

Прочитать и впрямь можно было быстро, одним беглым взглядом — потому что читались лишь несколько десятков иероглифов. Остальные безнадежно и давно расплылись, раскисли, превратились в давно поблекшие потеки; дожди, и снега, и оттепели отнюдь не пощадили изящной вязи каллиграфически выведенных знаков. Почерк выдавал характер мягкий, нерешительный: сохранившиеся знаки не отличались решительными углами черт, напротив — линии были округлые, даже вроде как нежные.

Почти в самом начале: «…не слушал моих увещеваний. Я говорила и раз, и два, ты не внимал. Но, может быть, если в тебе нет уважения к речам любящей женщины, то хоть уважение к письменному тексту…»[51]

Чуть ниже: «…никому не могу рассказать — так велит долг верной…»

Дальше, почти в середине листа: «…случайно услышав, поняла, что ты принял ислам не по велению души, но по неким политическим соображениям, после тайных свиданий с этими странными…»

Почти сразу после: «…принимать такие подарки! Иначе в Поднебесной непременно случится большая смута…»

И почти в самом конце: «Еще Конфуций учил: „Любишь кого-то — так разве можно не утруждать себя ради него? Предан кому-то — так разве можно не наставлять его?“[52] Сердце мое готово разорваться от горя…»

Все.

— И разорвалось… — медленно проговорил Богдан.

Он весь будто смерзся, оледенел.

— Ты понял? — почему-то шепотом спросил Баг.

— Дворцовый служитель сказал, что этим летом Тайюаньский хоу, императорский племянник, юаньвайлан Чжу Цинь-гуй принял ислам. А седмицу спустя его младшая жена умерла под грушевым деревом от сердечного приступа. И кисть в ее кабинете была в свежей туши…

— Точно?

Богдан повернулся к Судье Ди. Степенно, даже несколько торжественно подошел к нему и отвесил низкий поклон. Кот открыл второй глаз, дернул ухом и снова зажмурился. Церемония явно показалась ему вполне уместной.

— Если мы когда-нибудь и уразумеем, что тут творится, то только благодаря тебе, хвостатый преждерожденный, — сказал Богдан.

Судья Ди в полном довольстве зевнул, потянулся и повернулся на другой бок, обратив в сторону Богдана мягкий белесый живот.

Кот был уже даже не нойон. Кот лежал с таким видом, будто выкинул последние три шестерки в финальной игре улусного соревнования по игре в кости и теперь любое поклонение, любая лесть в сопоставлении с его небесноталантливыми деяниями — ничтожно малы.

— Это частное письмо, — сказал Богдан. — Завтра же, на приеме, мы должны его отдать юаньвайлану Чжу.

— Ты думаешь, он поверит, что мы его не читали?

— Мы и не станем лгать императорскому племяннику. Конечно, читали, иначе не знали бы, кому его вернуть. Но мы ничего не поняли. Какие-то жуткие семейные проблемы. Нам очень жаль, мы искренне соболезнуем…

— А ты правда ничего не понял?

— Еще не знаю, — медленно проговорил Богдан. — Ладно. У меня тоже масса новостей, но хоть час-два они могут потерпеть, я надеюсь. Уже половина восьмого. Твой приятель Кай столик на восемь заказал, бек будет ждать… да он еще и с любимым старшим внуком по главной жене… А Фира, верно, и теперь уже меня ждет. Давай-ка, Баг, через пять минут…

В дверь постучали. Резко, властно.

Судья Ди резко поднял голову и коротко, тревожно прошипел, выпустив и сразу спрятав когти; коротко хрустнула царапнутая обивка дивана. Богдан непроизвольно сунул листок письма в карман порток.

— Кто это еще? — с недоумением проговорил Баг. — Войдите!

И они вошли.