Дело Судьи Ди

— Быть может… я так думаю… еще и это ускорило ее печальный конец… — продолжала принцесса, глядя на закрытое окно. — Дело в том, что незадолго до смерти Цюн-ну они стали часто спорить. Братец Чжу считал, что нужно законодательными мерами ограничить проникновение варварской культуры в нашу страну, а Цюн-ну не могла с этим согласиться. Однажды она прибежала ко мне расстроенная, и мы весь вечер проговорили об этом. Бедняжка Цюн-ну была уверена, что человек должен сам выбирать — что ему более по душе, а вот так отгораживаться от мира нельзя ни в коем случае. Во-первых, у варваров придумано немало полезного и удобного, красивого и высокого, а во-вторых, неужели мы так не уверены в своем, чтобы бояться чужого? Ведь верно, еч Баг? — подняла принцесса глаза на ланчжуна.

Баг кивнул. Конечно, верно. Совершенно правильно. Любой в своем праве — что ему выбрать. Каждый может жить по своей сообразности. Если при том не причиняет вреда другим, живущим рядом. Человек свободен… в рамках своего свободного выбора. Кому — утка по-ханбалыкски, а кому — большие прутняки. Точно.

— Это была женщина высоких устремлений и чистейших помыслов, во всем разделявшая заботы супруга, — качнула головой Чжу Ли. — Из тех, о ком в древности составляли отдельные жизнеописания. И, сказать по правде, тогда я была полностью на ее стороне: братец очень уж крутого хотел поворота к тому, что называет незамутненной чистотой совершенномудрых мужей древности. Слишком круто. Разве можно так легко решать за весь народ, тем более — если в твоих руках нешуточная власть?.. А если кому-то нравится то, что постановит удалить Чжу Цинь-гуй, — ведь он перестанет уважать Чжу Цинь-гуя, а вместе с ним — и всю страну… люди не прощают, когда государство лишает их того, что они любят. — Нежный голос принцессы окреп, тон стал решительным; видно было, что эти вопросы мучают ее не первый день. — А потом вдруг братец Цинь-гуй подал новый доклад, его потом обсуждали на собрании глав палат и ведомств в Чжэншитане — Зале выправления дел… Он предложил, напротив, как можно более деятельно распространять среди варваров нашу культуру, и делать это прежде всего через приверженцев Аллаха, благо они в каком-то смысле — одна общность, но в то же время их и в Ордуси, и за ее пределами примерно поровну. Батюшка только посмеивался, говорил — молодой, горячий, не знает, как лучше, но помыслы у него самые светлые…

«Заблужденец, — привычно квалифицировал ланчжун и тут же испугался этой мысли: будущий наследник трона — и заблужденец?! — Ой, что-то я не то думаю!»

— И вот что странно. Как раз когда Цинь-гуй оставил те планы, что так расстраивали Цюн-ну, — ей бы радоваться да радоваться! А она, как раз в начале лета это было… стала вдруг сама не своя. Я пыталась с ней поговорить, но она совсем замкнулась. Прошло несколько дней и — умерла. Что между ними случилось?.. — закончила принцесса чуть слышно. — А теперь я вижу вас, еч Баг, здесь — в Вэньхуадяне, под нефритовым кубком Внутренней охраны. Я не знаю, что и думать по этому поводу… — Казалось, Чжу Ли вот-вот заплачет. И Багу захотелось прижать ее к себе, успокоить, не допустить слез; он уже почти не любил этого неведомого ему евнуха Го, который зачем-то рассказал девушке про взятого под стражу ланчжуна… Сидел бы себе и сидел, со временем все разъяснилось бы, а принцесса и знать бы не знала…

И честный человекоохранитель, бросив думать о несообразности своего поведения и обмирая от невозможной дерзости, робко протянул руку и уже почти коснулся было плеча поникшей принцессы, — пусть потом щедро одарит милостью своего небесного гнева, все равно! — как в коридоре раздались отдаленные выкрики «на караул!», а потом донеслись звуки шагов — ближе и ближе.

Богдан и Баг

Улицы Ханбалыка, 23-й день первого месяца, вторница, поздний вечер.

Народное гулянье набирало силу.

Оставалось менее трех часов до того момента, когда, превращая ночь в день, заполыхают над великим городом грандиозные фейерверки, веселя и радуя несчетные толпы; когда, подсвеченные сотнями лампочек, горящих внутри их полупрозрачных шелковых тел, взлетят над улицами и парками несомые на длинных, почти незаметных шестах драконы, медленно размахивая просторными крыльями, грозно шевеля усами и, под разноязыкие восторженные крики, изрыгая радужные пламена; и начнут рваться миллионы хлопушек, отпугивая злых духов от наступившей новой эры…

Но уже и теперь на улицах центра столицы было не протолкнуться, хотя с девяти вечера движение повозок по всем проспектам и трактам близ императорского дворца перекрыли, чтобы дать волю народу — пусть ликует и поет без помех.

Пришлось идти пешком.