Дело Судьи Ди

— Я и сам собирался вам звонить, но не решился сегодня. Тут у вас такое творится — черт ногу сломит, не хотелось беспокоить. Мне позарез нужна помощь ваших служб — но праздник этот… Как в воду канул мой подопечный, — сообщил он. — Оставил вещи в гостинице, получаса в номере не пробыл, ушел и пропал. Но у меня есть косвенные данные… а, чего уж там. Догадка у меня сразу возникла… Я смотался в аэропорт и целую историю там выдумал: друг, мол, улетел, меня не дождавшись, опоздал я из-за праздничных пробок на улицах… а его встречать должны, а я должен сообщить звонком туда, где его встречают, каким именно рейсом он вылетел… и стал показывать тамошним господам его фото: не припомните ли, на какой аэролайнер он сел? У вас тут все такие доверчивые… прямо из кожи вон лезли, чтобы помочь… Ну и один вспомнил.

— Что?

— Меньше чем за час, как я подскочил в аэропорт, наш француз с пустыми совершенно руками, без вещей, покинул Ордусь. В Сан-Франциско, между прочим. Хорошо, что я приехал так быстро, — еще часа четыре, и сутолока выбила бы у контролера из головы всю память, завтра он бы ничего уже и не вспомнил… Причем, когда я назвал имя, служитель захлопал глазами этак обиженно и сказал, что того звали совсем не так. Вот, мол, сами можете посмотреть регистрационные бумаги… Пришлось отрабатывать назад — ну, значит, просто похож, извините, спасибо и все такое… То есть — если это действительно был он — у французика уже заранее были билеты и документы. И вдобавок совсем не на то имя, под которым он летел сюда и под которым его регистрировали в посольстве… и в гостинице. Еще ниточка потянулась! — сказал Дэдлиб радостно; по всему было видно, что чем больше разрастался снежный ком загадок и несообразностей, тем ему становилось интереснее, а стало быть, веселее. Гокэ праздновал великий день по-своему.

— Значит, — подытожил Богдан, — видимость такая: этот человек совершенно открыто прилетел в Ордусь, оставил доказательства того, что он прибыл, заселился — и затем пропал. Если бы не ваша расторопность и его стали бы искать лишь несколько дней спустя, было бы полное впечатление, что он пропал в Ордуси.

— Вроде того.

— У меня тоже ценная информация для вас, господин Дэдлиб.

— Даже так?

— В коллекции графов де Континьяк действительно могла быть чрезвычайно ценная вещь. Вполне могла быть. Не по денежной стоимости, но по значению, в том числе — по значению для современной мировой политики. Долго объяснять сейчас, но — это ценнейшая мусульманская реликвия, способная, при умелом применении, нарушить великое постоянство… у вас его называют балансом сил.

— Факин' грэйт, — произнес Дэдлиб после короткой паузы. — И зарезанный агент СРУ!

— Именно, — подтвердил Богдан.

— Все равно пока ничего не понимаю, — произнес честный гокэ после паузы подлиннее.

— Я тоже. Благодарю вас, завтра мы обязательно созвонимся… ох, во второй половине дня завтра дворцовый пир… в крайнем случае послезавтра… Вы ни в чем не испытываете нужды в нашей стране? — спохватился Богдан: все же он был здесь хозяином, а первый долг хозяина — позаботиться об удобствах гостя.

— Только в информации, но это у меня постоянно, какую страну ни возьми. Все приходится находить самому.

— О, в этом мы с вами схожи…

Когда Богдан спрятал трубку и поглядел на терпеливо стоявших рядом единочаятелей, взгляды их были не слишком дружелюбными. Бек молча хмурился, машинально теребя бороду, а Кай не выдержал:

— Осмелюсь спросить драгоценного преждерожденного, с кем он сейчас беседовал и о чем?

— Долго объяснять, — виновато развел руками Богдан. — Один заморский гокэ, старый знакомый и отчасти коллега. Похоже, мы с ним опять занимаемся одним и тем же делом, только с разных концов.

— Не о хирке ли ты толковал ему, сынок? — тихо спросил бек.

— Да вот похоже, что о хирке, ата, — ответил Богдан.

— Это связано с тем, что произошло с Багом? — озабоченно спросил Кай.

— Хотел бы я знать… — пробормотал Богдан. — Я иду вот и думаю, иду и думаю… Вот сейчас я получил очень ценные сведения. Их тоже надо обдумать… Не обижайтесь, я ничего не скрываю. Я просто думаю.

— Неплохо было бы, если бы ваши раздумья, драг прер, обрели какую-то законченную форму к тому моменту, когда мы ударим в барабан…

«Какой будет шум и срам, какой скандал публичный, когда посреди праздничной толпы мы ударим в Жалобный барабан!» — не сговариваясь, подумали все трое.