Дело «Тенкилл»

Самая продаваемая книга Тоби по философии (он продал пятьдесят экземпляров, в основном своим ученикам) называется «Рябь разговора». В ней он рассуждает о природе существования и о том, как одно слово в одном разговоре между двумя людьми может приобрести широкий и глубокий смысл для целых поколений, и это доказывает наше существование. В общем, довольно тяжёлая и сложная книга по философии языка, но мне нравится в ней следующий пассаж: «Слова действительно могут изменить нас, определить нас, побудить к действию, изменить и сплести пути мира или же по-прежнему остаться неуслышанными теми, кто не желает их слышать».

— Хорошо, братик. Замётано. Мы идём вперёд. Но не покидаем этот дом. И стараемся делать всё, что нам говорит служба безопасности Эл Рэ.

— Ты им полностью доверяешь, да? Они крутые?

— Не то слово. Уж поверь, у меня была возможность их оценить.

— Хорошо. Мы идём вперёд. Но мы будем осторожны, и ты не смотришь в чёртовы гаджеты. Я перенёс мягкое кресло в дальний угол штаба, подальше от экранов. Там ты и будешь сидеть и координировать свои действия с командой. Давай одевайся, и я провожу тебя вниз. А пока подожду тут.

В дверях ванной я долго смотрю на него с любовью и благодарностью, а потом не выдерживаю и всё-таки ухмыляюсь.

— Да, кстати, Тоби, я видела, как твои глаза заблестели при упоминании Лены. Это на случай, если ты подумал, будто я не видела.

Он поджимает губы, поднимает брови.

Ничего не отрицает.

Твою же мать, думаю я. И ещё думаю: да кто бы сомневался.

— Да, кстати, Грета, Генри проснулся. Он говорит с Викторией по айпаду и засыпает её сотнями вопросов. Пока он говорит очень медленно, но всё равно советую спуститься вниз, если хочешь на него посмотреть. Жаль, что я сам его никогда не видел, кроме как на экране. Честное слово, нам нужно больше времени уделять друг другу.

Мне очень повезло идти по жизни с таким братом, как Тоби, и с такой подругой, как Лена. Но я не уверена, как двигаться дальше, если эти двое споются. Раньше у меня всё было чётко рассортировано: ящик для работы, ящик для Лены, ящик для Тоби, ящик для Генри. Теперь всё смешалось. Вот чем плохо смешивать цвета: вы можете потерять спокойствие зелёного, самобытность оранжевого, яркость синего и страсть красного. И таким образом вы можете потерять себя. Думаю, Лена сказала бы, что только смешивая цвета, можно получить шедевр. Так что я держу её воображаемый совет в голове, направляясь в самый центр мешанины красок, действий, шума и хаоса.

Пришло время собрать кусочки головоломки воедино.

Глава двадцать седьмая

Я сижу в углу штаба в стёганом синем кресле, а команда зачитывает мне вслух ключевые документы по мере их нахождения в концептуальных кластерах CaseSpaceAI и с помощью алгоритма предиктивного кодирования CaseCore.

Пару раз я созванивалась по фейстайму с Генри, которого Сесилия перевезла в свою квартиру, следуя извилистым путям — их, как она уверяет нас, никто не отследил. Она живет в Трайбеке в доме с охраной и тремя швейцарами. Её дверь на пятнадцатом этаже имеет четыре засова (как у большинства нью-йоркских женщин, живущих в одиночестве), и нигде поблизости от её окон нет ни выступов, ни площадок.

Честно говоря, я думаю, что в доме Сесилии безопаснее, чем в Тенкилле, так что мне можно наконец отвлечься от тяжёлых мыслей и сосредоточиться на работе. Я не понимаю, как и почему Генри убедил выписать его так скоро, и мы довольно бурно поспорили по этому поводу, но он настаивает, что идет на поправку и чувствует себя в большей безопасности у Сесилии. Ну и отлично.

И всё-таки я целый день борюсь с беспокойством за Генри и Сесилию. За Парка. За Лену, которая беспокоится за Парка, за её сломанную руку. За Брэда и его ногу. За Самеру и её душевную травму, вызванную необходимостью убить двух человек. За Тоби, как всегда за Тоби.

За Викторию я не беспокоюсь. Она — человек-кремень.

— Брэд, вот новый фокус-кластер, как ты и просил, — говорит она, прерывая мои воспоминания о том, как Генри ранили ножом. Я снова прислушиваюсь к тихому шуму охранника наверху. Я смотрю в окно на женщину, которая сидит на лужайке перед домом. За штабом располагается теплица, выходящая на гавань, так что я не могу видеть тех охранников, что торчат у яхты и на лужайке за домом, потому что там склон, но судя по тому, что Сыщик смотрит в окно — целый день, — они там. К тому же я слышу треск рации наверху:

— Впереди всё чисто.

— Позади всё чисто.

Они повторяют это целый день.

А мы целый день работаем. Комната заставлена кружками из-под кофе, завалена бумагами, ручками, которые поминутно скатываются со стола, покрытого синим брезентом, обёртками от M&M и «Сникерсов», любимыми чипсами Самеры и пустыми банками от сливочного сыра — потому что единственным запретом Виктории, который был немедленно и агрессивно нарушен, был запрет есть в штабе. Не знаю, зачем она вообще продолжает озвучивать этот запрет. Никто никогда его не соблюдает.