Нельзя не заметить в этой связи, что адвокат Роман Карпинский, защищавший в Мосгорсуде интересы вдовы Маркелова, тоже не случайно оказался в этой роли: за ним идет слава определенного сорта. Я не стану утверждать, что Карпинский — тайный русофоб, ненавистник русских и России, представитель «пятой колонны». Но знаменателен тот факт, что в числе его клиентов мы встречаем ультралибералов и вообще не лучших друзей нашей страны. Он, например, представлял интересы: 1) семьи известного ельциноида Сергея Юшенкова; 2) Андрея Пионтковского, автора книги о России под характерным названием «Нелюбимая страна»; 3) польских граждан, предъявивших нашей стране немалые претензии по поводу Катыни. И т. д.
Случайно ли его задействовали в данном процессе? Не думаю. Маркелов и Карпинский люди одного склада, одного закала, они из одного садка («по делам их узнаете их»). И слава того же сорта за Маркеловым, конечно, тоже шла. Есть такие адвокаты…
Понятно, что никакой симпатии у русских патриотов Маркелов вызывать не мог. Кажется, чего жалеть такого общественного деятеля, почему бы его и не убить, исходя из той позиции, которую он занимал по отношению к нашему народу и нашему государству? Разве он не открытый враг? С точки зрения русского национал-патриота, разумеется?
Однако вот какое дело. Взгляды Маркелова не ограничивались национальной сферой, а выражались (и даже более ярко) еще и в социальной. А вот здесь они полностью совпадали со взглядами русских национал-социалистов, к каковым принадлежал и Никита Тихонов. Да, пожалуй, и просто всех националистов как таковых. Ярая, брызжущая ненависть к либералам-ельцинистам, «реформаторам» России гайдаровско-чубайсовского призыва, к ворам-олигархам, к хапугам-чиновникам, к бандократии — переполняла Маркелова и роднила его с адептами русской национальной революции, ставила с ними плечом к плечу. Несмотря на диаметрально противоположное отношение к национальному вопросу. Такая вот диалектика. Эти убеждения были выношенными, ведь в страшный день 4 октября 1993 года Стас в Останкино оказывал первую помощь и вытаскивал из-под огня пострадавших противников Ельцина…
Можно ли при этих обстоятельствах однозначно утверждать, что у русского национал-социалиста Никиты Тихонова имелись такие уж необходимые основания идейного порядка для того, чтобы возненавидеть Станислава Маркелова с силой, доводящей до убийства? Нет, я бы так не сказал.
По ходу чтения мне бросилось в глаза еще кое-что. Левые взгляды и соответствующая правозащитная практика привели Маркелова прямо… к оправданию террора. Адвокат не случайно записал в политзаключенные леваков, отличившихся взрывами и иными подобными проделками: членов НБП, НБФ, АКМ. И резюмировал: «Представители этих групп — НРА (Новая Революционная Альтернатива) и других — получили значительные сроки лишения свободы. И здесь есть прямой аналог с западным опытом, потому что террористическая волна на Западе тоже поднялась не сразу. Сначала проводят карнавальные акции, акции бутафорского терроризма, а когда власть в ответ применяет отнюдь не бутафорские карательные меры, приходит понимание адекватной реакции… Я думаю, что до конца 90-х годов нас могла бы ожидать волна левого терроризма, так как никаких других легальных способов проявления оппозиционности, в первую очередь у молодежи, попросту не было… Даже короткий обзор положения политзаключенных в современной России дает основание предполагать дальнейший рост этой категории заключенных. К такому выводу нельзя не прийти, потому что есть причины для радикализации политизированных общественных течений, любая протестная активность выдавливается из поля легальной политики, а понимание официальных политических процессов как предопределенных властями, на которые невозможно повлиять лишь законными методами, все больше укрепляется»[32]
.Еще далеким летом 1994 года Маркелов стал активистом Левого исторического клуба, вел репортажи с его заседаний для Бюллетеня Левого Информцентра. К примеру, 24–25.03.95 г. клуб организовал конференцию «Индивидуальный террор в России в конце XIX — начале XX века», и Стас репортировал: «Профессор из Израиля Л. Прайсман отстаивал точку зрения, что индивидуальный террор недопустим, а допустим только государственный террор. С ним резко полемизировали Г. Кан, анархист из Днепропетровска А. Дубовик и др. Один из членов ЛИК сказал, что лучше бомбы и кинжал, чем танки и самолеты. В последнем слове ведущий — Я. Леонтьев попытался обосновать индивидуальный террор с точки зрения этического социализма, когда в условиях диктатуры невозможны другие методы борьбы, и личность берет на себя персональную ответственность за теракт»[33]
.