Дело всей жизни. Книга первая

Джейк бросил полотенца в раскладное кресло, скинул шорты, майку и задранные на затылок очки, и с диким ором «Атлант, обними меня!» пронёсся по «быку» и нырнул в океан, только пятки сверкнули. Я только покачал головой — как в этом дуралее умещается Индиана Джонс, Зигмунд Фрейд, доктор Кости и нифер[23]? Впрочем, и длинные чёрные волосы, толстые, как нитки, собранные в хвост на индейский манер, и татуировки, и неснимаемые с шеи амулеты на кожаной им самим сплетёной цепочке — всё гармонировало с его одеждой исключительно из натуральных материалов, его крепкой фигурой, с кожей медного оттенка и чёрными проницательными глазами. Джейкоб обычно бесшумен во всех смыслах, но иногда, как сегодня, переполненный энергией и ещё не улёгшимися впечатлениями от поездки, подобен торнадо. Этого заряда на городскую жизнь ему хватает не очень надолго. По-настоящему живёт он только в каньонах, джунглях и прериях.

Песок обжигал ступни, и даже вечернее солнце немилосердно палило. Я решил не отставать от друга и нырнул в подкатившую волну, успев краем глаза увидеть метнувшуюся следом огромную тёмную тушу.

* * *

— Варф! Чуть не утопил, бес хвостатый!

Тони, как всегда, когда я приезжал, выпустил пса из вольера. Ещё щенком мне его подарил партнёр по бизнесу из России — Александр Горячев. С тех пор прошло четыре года, и щенок превратился в матёрого неаполитанского мастиффа-переростка тёмного пепельного окраса. Ужасное снаружи, но добрейшее существо в душе лаяло басом, повалив меня на песок и облизывая лицо. Свою кличку он получил за звуки, которые издавал, когда я с ним разговаривал: что-то между фырком и лаем.

— Вы с ним похожи, — заметил Джейк, выкладывая куски мяса на решётку, — два громилы с щенячьими характерами.

— Ты второй сегодня обозвал меня щенком, — ответил я, почёсывая высунувшего язык пса за ухом.

— Хочешь поговорить об этом? — ехидно усмехнулся Джейк, зная, как меня бесит эта фраза киношных психопрактиков.

— Да, хочу. А ты хочешь слушать это? — парировал и швырнул в друга гневный взгляд.

Он поймал его на лету и отбил выставленной между нами решёткой — обычно так и начинался у нас разговор по душам.

Джейк ни разу не сказал мне «спокойно, только спокойно». Он как раз наоборот — выводил меня из себя, вышвыривал из зоны психокомфорта с безжалостностью маньяка-потрошителя душ. Он был тем, кто не боялся моих срывов, а принимал удары на себя. И после встреч с ним я неизменно чувствовал себя очищенным от дискомфорта и негатива. Но он же был ласковее и заботливее матери, когда я приползал к нему, уничтоженный и полумёртвый, сдавшийся болезни и раздавленный рухнувшим небоскрёбом выстроенных надежд.

Он держал меня в своих руках, когда я опускал свои, он поднимал мою голову, когда я склонял её на эшафоте палача с резким названием — гамартома. Он сидел рядом со мной, когда я рыдал и бился в истерике, малодушно сдавшись. Он ложился на пол рядом со мной на спину, смотрел в потолок и начинал петь на индейском языке, закуривая скрученную высушенную траву.

В другой раз он затыкал ванну пробкой и включал холодную воду на всю катушку, устраивая настоящий потоп. Однажды он вставил патрон в кольт, крутанул барабан, приставил его к своему виску и… нажал курок. Он раз за разом показывал мне, что я хочу жить. Что во мне ещё остались крохи надежды, и заново выстраивал её из обломков.

Он возводил меня снова и снова, расчищал пепелища моих сгоревших сил и атом за атомом закладывал новый фундамент для храма моей души. Бесстрашный и мудрый, бесконечно добрый и терпеливый, непредсказуемый и очень близкий друг. Восстановив меня в очередной раз, он бесшумно и бесследно растворялся в лесах Аппалачей, чтобы через какое-то время вернуться в НИЦ с новыми идеями в направлении исследований человеческого мозга и снопом образцов растений для тщательного изучения.

Он настойчиво искал в джунглях то, чего не знает современная медицина, и совершенно незыблемо знал, что вылечит меня. И я заражался его настойчивостью и непоколебимостью в этом убеждении.

«Не было, нет и никогда не будет болезни, которую нельзя вылечить. Всё что природа даёт, она может и забрать — у лассо два конца. Нужно только услышать её зов, а вы — каменные люди — глухи, слепы и верите только в деньги…»

Только даже в них перестаёшь верить, когда не можешь купить новый мозг. Когда жизнь утекает, а единственным светом в ней остаются только друзья. Иногда я чувствовал себя паразитом на их жизни. Отталкивал, замыкался в себе, обрубал общение, отрывался от них, чтобы забыли обо мне и жили, как хотят. Меня оставляли в покое.

Но манная каша по-прежнему дымилась в тарелке утром, постель заправлялась свежим бельём, на столе в кабинете появлялась баночка с гормональными пилюлями и записка почерком Расса, а на айфон приходила смска «Купил тебе место на кладбище…» и координаты для навигатора — Джейк умело играл на моём любопытстве, устраивая для меня настоящие квесты, каждый из которых заставлял выйти из дома и почувствовать себя индейцем в каменных джунглях. Слова в смсках менялись, но смысл оставался неизменным.