Дело всей жизни. Книга вторая

Стекаю чёрной кляксой и рвусь со всех лап на внутренний зов по проложенному метками коридору. Лапы едва касаются земли, не бег — полёт. И не разобрать — лапы или ноги, человек или ягуар — всё слилось, пропиталось и перемешалось, всё ощущается остро и тянет вперёд.

Несси.

Грудь рвёт и распирает, так что кажется, нити тайных троп не для массивной ширины большого зверя, но отчётливый след и запах, затмивший все остальные, открывает второе дыхание.

Переворачиваюсь на спину, подставляя живот и шею, мурчу от ласкового поглаживания, не отрываясь от её глаз.

— Люби меня, Несси…

— Люблю… всегда буду любить тебя… Никита…

Она выбрала меня.

Я целую её губы и щеки, шею и снова губы. От счастья сдавливает грудь. Улыбаюсь и жмурюсь от радости — нашел… догнал… моя…

Эпилог. Lekil kuxlejal

Дети не в ответе за дела предков, но несут их крест.

— Мне кажется, Никита без ума от него, — улыбнулась я, глядя на любимого супруга, уже второй час возившегося с ягуаром. — Он как ребенок, — покачала головой.

У меня иногда сердце заходилось от того, что вытворяли эти двое. Голый по пояс Никита приседал, раскидывая в стороны руки, а огромный дикий кот запрыгивал ему на плечи как какой-нибудь домашний котенок, и устраивался удобно, свесив лапы, пока мой супруг приседал с этой тяжестью. Мышцы его напрягались так, что я боялась — лопнут. Еще больше боялась, что ягуар выпустит когти, чтобы удержаться, и порвет моего мужчину на лоскутки. Но зверь не сделал этого ни разу, как ни разу даже не прикусил его, когда они боролись, катаясь по земле с рычанием таким, что я готова была окатить обоих ледяной водой.

Между ними было безграничное доверие.

А эти прыжки с ветки на ветку, словно мой муж Тарзан?! Хотя почему «как»? Никита с ягуаром очень даже походили на Киплинговскую пару. Но я, наверное, все равно никогда не привыкну к такому свирепому питомцу.

Демонтин поднял голову от ноутбука и бросил взгляд в открытую двустворчатую дверь своего вполне современного дома в сердце деревни, притаившейся в Амазонских джунглях. Хмыкнул по-доброму:

— У них настоящая мужская дружба.

— Но как взрослый дикий зверь вот так сразу принял Никиту? Я не понимаю… Это индейская магия?

Шаман покачал головой:

— Зачем беспокоить Духов по таким пустякам? Ягуары очень разумны и лояльны к человеку, — лукаво улыбнулся, явно не собираясь раскрывать эту тайну.

Никита присоединился к нам, только когда пошел дождь. Вымок под косыми жгутами тропического безжалостного ливня, подставив ему лицо и плечи, смазывая со спины и живота моментально превратившуюся в грязь пыль. Зашел на порог и по-звериному встряхнулся, пустив животом волну, поиграв грудными мышцами, вытер ноги и прошел в небольшое, но уютное пространство первого этажа, натянул апаш[47] на охлаждённое непогодой тело и усадил меня к себе на колени.

Демонтин уже привык к нашему присутствию и даже не поднял головы от ноутбука, быстро что-то печатая, пока его не окликнул Никита:

— Джейк, ты говорил, что майоруны используют лозу для слияния душ с тотемным животным… — нахмурился снова.

Я уже несколько дней замечала, как мой муж виновато смотрел на своего ягуара, зарываясь в его шерсть пальцами, и о чем-то напряженно думал. Я боялась, что он захочет забрать зверя в Нью-Йорк, но не представляла, как Балам там будет жить.

Шаман оторвался от своей работы и посмотрел на Никиту, и я видела, что он понимает, что за этим последует.

— …На тотем переносят болезни… — продолжил мой муж вопросительно.

Вот что его беспокоило… Я обхватила его шею и прижалась к нему всем телом. У Никиты по горлу прошелся ком, а я всем своим существом чувствовала его страх и боль за зверя, к которому он так сильно привязался.

После обряда Никиту словно подменили. Я и раньше чувствовала его любовь, а теперь он даже прикасался ко мне иначе.

Наш первый секс после ритуала был… колдовским. Никита купал меня в пылкой нежности и никогда еще не смотрел с такой ЛЮБОВЬЮ, не прикасался так трепетно. Меня переполняло эмоциями, и я отдавала столько же ему.

Той ночью мы дали друг другу сто процентов себя.

Не выпускали из объятий, целовались, и неспешные движения его бедер, члена во мне было частью нашего безмолвного разговора, где каждый оргазм — новая нота неизменного «да».