Дело всей жизни. Книга вторая

Я до сих пор не верил в индейскую магию, но не хотел быть неблагодарным. Джейкоб — для меня он так и остался чертовым сукиным сыном и самым крутым парнем, каких я когда-либо знал — верил в меня, в то, что я пойму и не подведу.

А я понял не сразу. Когда он оставил мне Око и исчез, я решил, что на самом деле этот камень ничего не значит для него, как и для меня. Но его слова о том, что история должна закончиться там, где она началась, не давали покоя. И решение лететь сюда с Несси было спонтанным, неодолимым, жизненно важным.

— Ты понимаешь, что это будет на глазах у всего племени? — вчера спросил я ее, держа в руках, глядя в глаза серьезно.

Мы проходили неделю очищения перед обрядом айяхуаски — простая еда, запрет на интимные прикосновения. Нас поселили в специально построенный для проклятого ребенка домишко, и мне было запрещено касаться кого-либо, кроме своей эйелен.

На нее смотрели как на богиню. Женщины и молодые девушки трогали ее живот и подносили дары: мясо; козье молоко; фрукты; кукурузу, в которую моя жена вгрызалась с особым наслаждением; новые расшитые вручную платья и мягкие кожаные мокасины; горы украшений, среди которых были золотые и с драгоценными камнями; ожерелья из зубов животных и амулеты.

Несси сглотнула нервно, но взяла себя в руки:

— После секса в Центральном парке этот ритуальное совокупление не кажется мне таким уж страшным, — неуверенно ответила. — И Демонтин говорил, что нужен состоявшийся факт, а не весь процесс. И это будут делать все супружеские пары, чтобы вернуть себе мужское плодородие. Так что, думаю, я справлюсь.

Отважная моя женушка. Она уже даже обо всем расспросила шамана. Мне дико хотелось ее целовать, но интимные прикосновения до ритуала запрещены.

И вот наконец…

…женщины рассыпались — каждая напротив своего мужчины грациозно извивалась в животном танце, возбуждая и соблазняя. Моя Несси с прикрывавшей голую попу ритуальной набедренной повязкой двигалась особенно плавно, завораживала золотым взглядом из-под маски текамсех. Её красивая грудь с большими твёрдыми и тёмными, как спелая черешня, сосками дразнила, тяжело колыхаясь. Она будто стала крупнее, и чуть раздалась талия, а животик слегка округлился, делая мою родную, самую сладкую и желанную женщину ещё красивее.

Моя любимая, моя несравненная, моя эйелен.

Не осталось ничего — ни костра, ни круга майорунов. Лишь дробно пульсировал в висках и отвердевшей плоти ритм. Моя женщина — по всем законам Вселенной моя до последнего вздоха — подошла совсем близко и, извиваясь в ритуальном танце, опустилась на член, прикрывая набедренной повязкой нашу связь, прижалась горячей грудью к моей, приникла губами к моему рту и напоила божественным поцелуем и своим дыханием. Задвигалась на мне волной, цепляясь ноготками за плечи, истекая нектаром, дарившим блаженное наслаждение…

Нарастал ритм ударов паувау, становился ближе, громче, слился с дыханием страсти и ударил в голову оглушающим рыком Ачэк Саки Нэхуель:

«Я нарекаю тебя Lekil kuxlejal, сын белого человека…»

Ритуальный напиток — Мать Айяхуаска — словно нейтронная бомба содрала с моего эго защитный панцирь и оголила мой внутренний мир. Меня разбило на молекулы гигантским штормом, первым же его ударом яростно разбило сознание и нещадно завертело его, било и крушило, как пустую бутылку о камни. Я лихорадочно пытался за что-то хвататься, но мгновенные проблески реальности тут же разламывало на осколки, раскручивало адским калейдоскопом и крушило дальше.

Мне было страшно. Я молил о прощении, слепо целовал чьи-то руки и цеплялся за них с диким раздирающим грудь криком. Меня выкручивало, дробило, хотя я не верил, что еще осталось что-то крупнее атома, не мог постичь — за что?! Я бы в чем угодно признался и поклялся, чтобы это прекратилось, просил, умолял, рыдал и рушил сам себя в агонии боли и… Слова не в силах передать эту степень экзистенциальной тоски.

Но в ответ слышал только хохот Вселенной.

Я уже не понимал — жив я или мертв.

Перед глазами пролетала вся жизнь под аккомпанемент эха:

— Ты же у нас чуточку мёртв. Говорят, перед смертью вся жизнь перед глазами проносится, поэтому отмотаем обратное кино сами, пройдёмся по слабым сценам, подрежессируем кое-какие эпизоды… в финале ты превратишься в оргазм…

Я откручивал и… рыдал от открывшейся мне страшной картины мира, в котором жил, где люди теряют человеческий облик миллиардами способов. Каждая монета на моих счетах стала символом человеческих духовных смертей.

Я видел БОЛЬ.

Я чувствовал ЛОЖЬ.

Я слышал ТОСКУ.

Это были не мои чувства. И мои тоже. Океаны боли, лжи, тоски отравляли мир, в котором я жил.