Дело Зили-султана

Переночевал я на постоялом дворе. Утром, завершив туалет, перекусил на скорую руку и отправился в казармы, на построение. Тут меня встретил известный мне уже унтер Калмыков и сообщил, что, во-первых, денщик мой чувствует себя гораздо лучше (не иначе, в рубашке родился), а господа офицеры все уже на местах. И действительно, на Машк-Мейдане уже выстроились все три полка казачьей бригады.

Полковник, заметив меня, кивком указал мне на правый фланг Второго полка, которым, как я понял, теперь я буду командовать. Калмыков неотступно следовал за мной.

Как еще давеча объяснил мне урядник, Первый полк набирался из мухаджиров — переселенцев с Кавказа — и считался образцовым. Правда, образцовым он мог считаться только по сравнению со Вторым, куда поступал на службу вообще кто угодно. Про другие персидские войска и речи нет — любой европейский командир пришел бы в ужас, если бы ему показали этих молодцов. Я, привыкший к железной выучке русских гвардейцев, крякнул, глядя на эту вольницу.

— Это еще что, это еще слава Богу, — шепнул мне Калмыков. — Видели бы вы их раньше.

Третий полк тоже состоял из мухаджиров и набран был всего года три назад. Но общее ощущение легкого беспорядка осеняло его так же, как и два первых. Больше всего, однако, меня поразило, что из 150 человек третьего полка несколько десятков были почтенными старцами, из которых мало что песок не сыпался, и ни к какой войне уже, конечно, негодными. Старцы эти персидские и стояли по-старчески, скорчившись и опершись кто на шашку, а кто просто на посох, как бы готовясь прямо тут и без предварительных условий отойти в лучший мир.

— Что здесь делают эти почтенные инвалиды? — поинтересовался я у Калмыкова.

Тот закряхтел, не зная, как отвечать, но потом махнул рукой и откровенно сказал, что старички попали в полк по протекции, в учениях обычно не участвуют, однако на построениях иногда бывают.

— По протекции? — удивился я. — Зачем старым людям такая протекция?

— Да вот, изволите видеть, история, — отвечал мне Калмыков, пока полковник не торопясь шел вдоль строя, оглядывая каждого военнослужащего, а некоторым и указывая на несообразности в одежде. — Они сюда попадают, потом ждут, пока в какой-нибудь торжественный день появится на параде шахиншах. Когда шах проходит мимо, они его окликают и клянчат себе воинские чины, говоря, что они еще отцу повелителя служили, а он их обходит чинами. Ну, дают им майоров или капитанов каких с положенным жалованьем, и они спокойно уходят домой, а ты думай, кто вместо них, случись чего, воевать будет.

— А почему так много офицеров? — спросил я. Даже по самым приблизительным подсчетам каждый десятый в полку был офицером.

— Так вот я же и говорю — кормятся, — объяснил Калмыков. — Звания всем нужны, а не только старикам.

— Это вся наличность? — спросил я, поглядывая на строй. — Сколько всего в бригаде людей?

— Триста в Первом полку, триста во Втором, сто пятьдесят в Третьем, да еще пятьдесят в артиллерийской батарее.

— Всего, значит, должно быть восемьсот, — прикинул я.

— Должно-то должно, да только никогда не бывает. Сейчас вряд ли больше трехсот, остальные распущены.

— Для чего же их распускают?

— Как для чего — для экономии, конечно.

Думаю, я бы много еще чего узнал удивительного, но тут полковник закончил осмотр и подошел ко мне. Я поприветствовал его, он кивнул в ответ. Сказал, что командовать я буду Вторым полком, и повел знакомить с моими товарищами-офицерами.

* * *

Первым полком командовал есаул Маковкин с экзотическим, как это бывает у прирожденных казаков, именем Евпл Авксентьевич. Есаул был немолодой уже, явственно за сорок, человек, обремененный, судя по всему, житейскими и семейными делами. На службу, в отличие от командующего Третьим полком штабс-ротмистра Б., он поступил еще нижним чином. К Маковкину, вероятно, можно было обращаться за помощью в делах службы, но на приятельство с ним рассчитывать я бы не стал.

Другое дело — штабс-ротмистр Б. Этот человек жив до сих пор, воюет у Колчака, поэтому обозначаю его одним только инициалом. В те годы это был еще совсем молодой офицер. Ему не было и тридцати, но усами он обладал совершенно нечеловеческими, как будто растил их с младенчества. Не знаю, как здесь, в Персии, но в отечестве нашем богоспасаемом такие усы гарантировали их обладателю безусловный успех у дам. Впрочем, и вся внешность его была, что называется, героическая — грудь колесом, широкие плечи, узкая талия, черные огненные, как у жеребца, глаза и крепчайшее рукопожатие.

Штабс-ротмистр лихо мне отсалютовал, сказал, что весьма рад, и, что хотя скука у них тут смертная, но, пока есть дамы, у интеллигентного человека всегда найдутся способы поразвлечься.

— Тем более, как я слышал, вы, господин ротмистр, из гвардейских, а они толк в жизни знают. Замечательное у вас имечко — Нестор, как у летописца, даже и прозвище придумывать не надо!