Дело Зили-султана

— О чем? Да хотя бы о том, что моего Ганцзалина отравили цианистым калием. Не говоря уже о таких мелочах, как попытка прикончить меня самого.

Она заморгала.

— Не понимаю ничего…

— Не понимаете? — рявкнул я. — Вы думаете, я идиот? Вы влезли ко мне в тахтараван, чтобы я вас спрятал и меня арестовали полицейские. Когда это не вышло, вы испортили подковы мула, чтобы он вместе со мной обрушился в пропасть. Потом вы подбросили мне яд, потом отравили Ганцзалина, и, наконец, украли фоторужье! И все для того, чтобы…

Тут я умолк, поняв, что чуть не проговорился.

— Для чего? — спросила она, с любопытством глядя на меня.

— Не важно, — отрезал я. — Так или иначе, вам придется ответить за свои дела.

— Вы что же, убить меня собрались? — голос ее звучал так, как будто она с трудом сдерживала смех.

Я поглядел на нее сердито. Она прекрасно знала, что убить я ее не смогу ни при каких обстоятельствах — как, впрочем, и любого другого человека, исключая, может быть, врага на поле боя. Однако она должна была понимать, что в моем нынешнем положении я могу серьезно испортить ей жизнь. И я это сделаю, если она мне не скажет все прямо.

— Да с чего вы взяли, что это я вас преследую? — спросила она меня.

— Может быть, не вы лично, но вы как агент эндеруна.

Она вздрогнула.

— Откуда вы знаете про эндерун?

— Это вас не касается.

— Как же не касается, когда вы заявляете, что я — агент эндеруна.

Я посмотрел на нее сердито — опять меня держат за идиота. Разумеется, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что она связана с эндеруном. Гордость, с которой она рассказывала о шахском гареме при нашей первой встрече, подробности его жизни, скрытой от простых смертных — все это прямо указывало на то, что она знает о нем гораздо больше, чем полагалось бы обычной барышне.

— Может быть, вы считаете меня тайной наложницей шаха? — в глазах у нее по-прежнему сверкали искорки.

Я слегка смутился.

— Разумеется, нет. Но есть основания полагать, что наложницей или даже женой шаха является дама из вашей почтенной фамилии. А вы, так сказать, действуете из родственных соображений. И пожалуйста, не говорите, что это не так — теперь, когда я знаю, кто вы, мне будет нетрудно это проверить.

Она улыбнулась.

— Даже удивительно видеть, что мужчина может быть таким умным. Но, несмотря на весь свой ум, в одном вы ошибаетесь. Я не враг вам, я — ваш ангел-хранитель.

— Хорош ангел! — фыркнул я. — Ангел смерти и шпионажа, вот вы кто.

Но она настаивала на своем.

— Враги следили за вами, а я следила за вашими врагами и по мере сил им мешала — сказала она. — Вот посмотрите. Вам подкинули яд, чтобы вас задержала таможня, но вы нашли его. Правда, чуть позже, чем я рассчитывала. Я могла вовсе убрать его из вашего чемодана, но в этом случае подозрение пало бы на меня. Тогда я устроила так, чтобы ваши сумки оказались на улице раскрытыми. Я полагала, что вы тут же начнете их проверять, но вы спохватились перед самой таможней. Я не смогла предотвратить отравление вашего слуги, но я подсказала вам, каким ядом его отравили.

— Как же это вы подсказали?

— Повар спрятал бутылочку с ядом, а я подложила на видное место этикетку от нее. Вы поняли, чем отравлен Ганцзалин, и отыскали противоядие. Единственное, что я не смогла предотвратить, так это покушение на вашу жизнь в горах. Но Всевышний все равно сохранил вас для…

— Для чего?

Она внезапно покраснела и пробормотала что-то вроде: для тех, кто вас любит.

Я уставился на нее с некоторым удивлением, однако разгадывать ребусы было мне некогда.

— А фоторужье? — продолжал я допрос. — Или это тоже не ваших рук дело?

— Конечно, нет. Поймите, эндерун — не единое тело. Там пересекаются и противоборствуют разные интересы. Сейчас там противостоят друг другу две большие партии. Их возглавляют… э-э… две достойные женщины. Одна из них вам симпатизирует, другую вы, как бы помягче выразиться, раздражаете.

Я спросил, не являются ли эти достойные женщины матерями принцев Зили-султана и Мозафареддина-мирзы? Ясмин в ответ лишь лукаво улыбнулась.

— Почему же вы просто мне все не рассказали, к чему эти тайны мадридского двора? — спросил я сердито.

— Во-первых, не мадридского, а персидского. Во-вторых, чрезмерная прямота у нас чревата смертью. Интриги, уловки, фокусы — это все допускается правилами игры. Но если бы я все рассказала вам, я бы стала предательницей, а значит, мишенью.

Я криво усмехнулся. Но ведь сейчас она рассказала все, а значит, стала-таки мишенью? Однако у Ясмин на этот счет было свое мнение. Во-первых, я прижал ее к стене, и ей ничего не оставалось, кроме как сознаться. Во-вторых, а что такого особенного она мне сказала? Что эндерун состоит из противоборствующих лагерей? Разве она назвала хоть одно имя?

Я вынужден был с ней согласиться. Однако верить ей на слово не спешил.

— Интересно, почему я не замечал тех, кто за мной следил и кто вставлял мне палки в колеса? — полюбопытствовал я.