Дело Зили-султана

Главный евнух явился с такой зверской рожей, что шах посмотрел на меня жалобно и прошептал, не отложить ли нам допрос на потом? Но я был непоколебим. Предупредив африканца, что речь идет о крайне важных вещах и отвечать он обязан, ничего не утаивая, я спросил, какая из жен или наложниц была прошлой ночью в опочивальне властелина.

Евнух буркнул что-то неразборчивое по-персидски.

— Он не знает, — перевел шах.

— В таком случае соберем всех евнухов — сказал я.

Хаджи-баши зарычал в ответ, но я был настроен решительно. Собрать всех евнухов оказалось не так-то просто — всего их насчитывалось более сотни, не говоря уже о «резерве» из молодых людей, которых держали на тот случай, если кто-то из испытанных бойцов покинет славные ряды и отправится на встречу с райскими гуриями. Хотя к чему евнухам гурии, вряд ли знают даже сами евнухи. Я рассудил, что собирать надо именно действующих евнухов, потому что молодежи вряд ли бы доверили торить дорогу к шахской постели.

Воинская дисциплина у евнухов была еще хуже, чем в персидском войске, так что выстроить их в ряд не удалось. Они топтались кучей, обжигаемые гневными взорами своего сартипа, то есть главного евнуха. Почти все евнухи были одеты одинаково: в светлых штанах, темных камзолах и круглых шапках. Я поднял руку, призывая к вниманию. Гомон утих, все смотрели на меня: кто с любопытством, кто с неприязнью, а кто и прямо с ненавистью.

— Который из вас — спросил я, — сопровождал этой ночью жемчужину в царскую опочивальню?

Все молчали. На лице у главного евнуха гуляла поганая ухмылка. Я понял, что они запуганы до смерти и, даже если что-то знают, не скажут и под страхом пытки. Впрочем, для меня это было косвенным свидетельством того, что в краже действительно замешан эндерун.

— Любопытно, — сказал я шаху, — кто-то у вас все-таки был этой ночью, но евнухи не знают, кто именно.

Но шах только отмахнулся.

— Жены все равно не помогут. Им запрещено глядеть на других мужчин, так что по сторонам они не смотрят. Что они могли видеть?

Я вспомнил о фривольном поведении шахских жен, о котором мне рассказывал Б., и подумал, что шах все-таки совсем не знает своего гарема. Оставалась еще одна возможность: опросить всех евнухов с глазу на глаз. Однако, как мне показалось, шах уже стал тяготиться всей этой историей с расследованием, он ведь ждал быстрого результата, а быстро, как говорят у меня на родине, только кошки родятся.

Я пообещал повелителю продолжить расследование и откланялся. Шахиншах проводил меня разочарованным взглядом. Но я, кажется, уже понял, что делать дальше.

Глава девятая Граф Монтефорте

У дворцовых ворот меня ждал мой верный Ганцзалин.

— Хозяин, — объявил он, — за вами следят.

Я с трудом удержался от того, чтобы не оглядеться по сторонам. Вместо этого мы неторопливо пошли по улице к нашему дому.

— Как ты это понял? — спросил я спустя примерно минуту.

— Я увидел — сказал он. — Вчера, когда вы возвращались со скачек, я шел сзади. И заметил, что за вами следит какой-то дервиш.

Какой-то дервиш… Похоже, загадочное суфийское братство не оставляет меня своим попечением.

— Ты проследил за ним? — спросил я его.

Ганцзалин только головой покачал.

— Вы сели в коляску, и мне пришлось бежать за вами следом.

— Зачем же ты бежал за мной? — спросил я с досадой.

— Я не знал, куда вас повезли. Это могло быть опасно.

Что ж, досадно. Вот случай, когда чрезмерная осторожность явно вредит делу. Нет бы ему оставить меня и отправиться за моим преследователем — уже сегодня, вероятно, мы бы точно знали, кто именно нам вредит. А так… искать суфия в Тегеране труднее, чем иголку в стоге сена.

Впрочем, была у меня одна идея. Велев Ганцзалину временно от меня отвязаться, я отправился к тегеранскому полицеймейстеру, графу Монтефорте — в его собственный дворец, который поразил меня, еще когда я только приехал в столицу.

Монтефорте был чрезвычайно занятной фигурой. Этого итальянского капитана, по слухам, искали на родине за какие-то темные делишки. Однако в Персии он, как и многие энергичные европейцы, быстро продвинулся по службе, объявил себя графом и даже занял пост полицеймейстера всей столицы. Злоупотреблениями своими и воровством он славился даже среди персов, которые и сами законопослушностью не отличаются. Не знаю, хорош ли он был в уголовном сыске — скорее всего, никуда не годен. Но сердце шаха итальянец завоевал не сыскными умениями, а идеей модернизации полиции на европейский манер. Модернизация эта состояла в том, что он одел полицейских в европейские мундиры, цвет и фасон которых менял по три раза в год.

Кроме того, Монтефорте заведовал столичной тюрьмой. Заведование это имело вид совершенно зверский. Все преступники, независимо от вины, подвергались у него бесчеловечному содержанию. Одни томились в подземелье с цепью на шее, другие были закованы в деревянные кандалы. Практически все узники сидели и спали прямо на голом земляном полу. Такой порядок вел к чрезвычайной бережливости, а на сэкономленные деньги полицеймейстер построил себе дворец.