Когда конвойные с Ганцзалином вышли на площадь, их встретила совершенно неожиданная тамаша, то есть развлечение. Это был настоящий цирк. На Топ-Мейдане прыгали и кувыркались акробаты, силачи-пехлеваны упирались головами друг в друга и бросали один другого через бедро и иные предназначенные для этого Всевышним места. Целая компания дервишей устроила огненное представление и глотала пламя в таких количествах, что хватило бы на поджаривание целого стада баранов.
Но венцом всего представления стал театр. Точнее, то, что в Персии называлось театром. Под ужасную какофонию барабанов, барабанчиков и бубнов, покрываемых визгом местных скрипок и флейт, на площадь выбежали мальчики, одетые девочками, в коротких балетных юбочках, и стали отчаянно выплясывать, сопровождая свои танцы самыми неприличными движениями.
Гулямы застыли, уставясь на это дикое представление во все глаза. И тут вдруг могучий пехлеван прорвался сквозь их кордон, забросил к себе на плечо Ганцзалина прямо в кандалах и понесся к гигантской Царь-пушке. Гулямы мгновенно очнулись, пришпорили своих лошадей и поскакали за похитителем. Они почти уже нагнали беглецов, как пехлеван сбил с ног стоявшего у пушки часового, юркнул под орудие, сбросил там Ганцзалина, выскочил наружу и неуклюже побежал прочь. Гулямы заметались по площади, не зная, что им делать — преследовать ли пехлевана или вернуться к Ганцзалину? В конце концов, они столпились возле пушки, но почему-то не смели и шага сделать вперед, чтобы вытащить лежавшего под ней Ганцзалина. Тот сначала лежал, потом, видя, что его не трогают, сел и поднял голову на пушку. Снизу к ней был прикреплен листок с иероглифами — «сиди и не двигайся!»…
— А что такое бест? — спросила у меня Элен, когда я рассказал ей о своем плане.
— Бест — это убежище, — объяснил я. — Обычно оно расположено рядом с каким-то священными местом. Если человек попадает в такое убежище, вытащить его оттуда силой не имеет права никто, даже сам шахиншах.
— Какое же священное место может быть на Артиллерийской площади? — изумилась Элен.
— Пушка, подаренная российской императрицей, — отвечал я. — Под ней и находится бест. Если Ганцзалин туда попадет, он будет считаться неприкосновенным. Никто и пальцем его не тронет, пока он сам не покинет убежище.
Глаза у Элен загорелись.
— Отлично, — сказала она. — А когда придет ночь, он просто вылезет и убежит.
Пришлось ее разочаровать. Я сказал, что обычно, если кто-то прячется в бесте, рядом устанавливается караул, и беглец отсекается от окружающего мира. Без воды и еды он там продержится недолго и рано или поздно сам выйдет наружу.
— И что же дальше? — спросила Элен. — Или ты снова пришлешь туда пехлеванов?
Я объяснил ей, что второй раз с пехлеванами не выйдет, их теперь и на пушечный выстрел к площади не подпустят. Но, как говорится, не пехлеваном единым…
Первая часть плана прошла на ура. Правда, чтобы нанять всех этих танцоров, музыкантов, акробатов, дервишей и пехлеванов, я потратил половину денег, скопленных мной на службе у шаха. Однако, по-моему, дружба того стоит. Другое дело, что площадь теперь оказалась в конном оцеплении, и туда не пускали никого, кроме самих артиллеристов. Это оцепление и навело меня на нужную мысль.
— Да вы с ума сошли, ротмистр! — рявкнул Караваев, услышав мое предложение. — Какие, к чертовой матери, учения могут быть у казачьей бригады на Артиллерийской площади?! Что нам там делать? У нас для учений есть свой Машк-Мейдан.
— Согласен, Александр Николаевич, однако у нас в бригаде ведь имеется артиллерийская батарея… Вот кому не мешало бы поупражняться на Топ-Мейдане. Ведь там все для этого обустроено. Ну и, конечно, артиллерию должна поддержать кавалерия, как без этого.
Некоторое время полковник глядел на меня без всякого выражения. Потом сказал весьма холодно.
— Господин ротмистр, я не люблю, когда меня держат за дурака. Если вам что-то нужно, так скажите напрямик, а не устраивайте тут лейб-гвардейскую интригу…
Я выдержал небольшую паузу и ответил, глядя полковнику в глаза тоже без всякого выражения.
— Господин полковник, вы человек умный и наверняка понимаете, что я появился здесь не просто так. И фаворитом шахиншаха я тоже сделался не случайно. И если у меня нет пайцзы, которая предписывает всем вокруг оказывать мне всяческое содействие, то это только потому, что мы давно уже не монгольский улус, а Российская империя. Вероятно, очень скоро мне придется возвратиться назад, на родину, где я буду самым подробным образом допрошен относительно состояния дел в бригаде. И что я смогу рассказать? Что, несмотря на бравого командира, бригада содержится из рук вон плохо, дисциплины никакой, солдат на многие месяцы отпускают домой, чтобы не платить им жалованья, полковник в контрах со всеми старшими офицерами — и так далее, и и тому подобное. И самое главное, Александр Николаевич, вы — мой должник. Вы же помните ту маленькую услугу, которую я вам оказал, поймав убийц в вашей бригаде?
И я обезоруживающе улыбнулся.