Дело Зили-султана

— Хорошо, тогда приходи сюда завтра утром, сделай этот знак. Чуть позже с тобой свяжется Ганцзалин. Скажи ему, что меня облыжно обвиняют в предательстве и пусть он отправится в Тегеран, там добьется приема у русского посланника и расскажет ему об этом.

— Я же говорила, что ты шпион, — всплеснула она руками.

— Да никакой я не шпион, что за идэфи́кс у тебя, в конце-то концов?!

— Зачем же тогда тобой будет заниматься ваш посланник?

— Затем что я — русский офицер, я подданный Российской империи, и дело страны — защищать своих граждан за рубежом — вот зачем!

Она немного притихла и сказала, что, конечно, это убедительный аргумент. После чего чмокнула меня в щеку через окошко и убежала. А я со спокойным сердцем улегся спать. Имея на воле таких союзников, как Ганцзалин и Элен, я мог ни о чем не беспокоиться. Азиатская изобретательность моего слуги и женская хитрость моей возлюбленной гарантировали успех любому моему предприятию.

* * *

Ночь прошла спокойно, а наутро началось светопреставление. Видимо, туркмены совершили очередной набег, но войско Зили-султана было к нему готово и встретило врага во всеоружии. Издалека ветер донес грозные вопли туркмен, но их тут же заглушила винтовочная стрельба. Я буквально обратился в слух, чтобы распознать в винтовочном грохоте и взрывах гранат пулеметное таканье. Я уже слышал, как работают митральезы, и полагал, что сумею различить пулемет даже в этом хаосе и неразберихе.

И действительно, спустя минут пять после начала сражения я услышал тяжелый частый стук, калибром явно отличный от винтовочных выстрелов. Туркмены сначала завизжали воинственно, но потом вдруг смолкли. Стук продолжался не больше минуты, потом пулемет затих. Потом снова возобновил стрельбу, теперь уже короткими очередями. Спустя недолгое время раздался победоносный вопль идущей в атаку персидской конницы, и стрельба смолкла.

— Ну, что ж — сказал я себе, — дело сделано, пора выходить на свободу. И я загремел кулаками в дверь, крича: — Часовой, мне нужно до ветру!

Поганое ведро стояло у меня в камере, однако я посчитал, что оно слишком полное и пора бы его сменить. Но часовой почему-то не появлялся. Я решил, что его убила шальная пуля, и теперь мне придется самому выламывать двери и выбираться на свободу. Я стал похаживать вдоль стен, прикидывая, как лучше всего разрушить мое узилище. Я уже даже пришел к выводу, что проще всего начать со смотрового окошка, и закатал рукава, как вдруг появился вчерашний сартип Тахир-дженаб, сопровождаемый сразу четырьмя караульными.

В первый миг я было подумал, что меня решили освободить, но сразу сообразил, что в таком случае вряд ли бы явился такой серьезный караул. Что ж, теперь руки у меня развязаны, и я сбегу при первой же возможности — не обессудьте, мои персидские друзья.

Однако, как выяснилось, так думал только я один. Дверь моя распахнулась, вошли сартип и два караульных. Еще два встали у двери и направили свои ружья прямо мне в грудь, всем видом выказывая готовность немедленно стрелять. Два других караульных надели мне на руки наручники, а на ноги — кандалы.

— Зачем это? — спросил я у сартипа. — Я ведь никуда не сбегу.

Но он знаком приказал мне молчать. После этого меня вывели на улицу и повели по лагерю. Шел я в своих кандалах довольно медленно, поэтому смог оценить общее настроение. В лагере царило настоящее ликование, никто даже не смотрел на меня. Персы праздновали полную и окончательную победу над своим старинным врагом туркменом.

Наконец мы добрались до шатра Зили-султана. Тут конвой остановился, и сартип сам ввел меня внутрь. Зили-султан сидел в высоком кресле и смотрел куда-то в сторону. Я надеялся, что сейчас меня избавят хотя бы от колодок, которые за короткий путь успели натереть мне ноги, но ничего подобного не случилось. Я так и остался стоять перед принцем скованный.

— Добрый день, ваше высочество — сказал я светски, как будто мы сидели в каком-нибудь европейском салоне, где все равны — и русский офицер, и персидский принц. — Вы не могли бы объяснить мне причину столь строгих мер?

— Причина простая: вы предатель, господин Загорский, — отвечал Зили-султан, по-прежнему не глядя на меня.

Я помолчал несколько секунд, как бы осмысливая сказанное, а на самом деле прикидывая линию защиты.

— Я мог бы оскорбиться, ваше высочество. Все-таки я русский офицер и…

— Повторяю еще раз, вы предатель и изменник, — холодно выговорил Зили-султан и наконец взглянул на меня суженными от ненависти глазами. — Вы втерлись ко мне в доверие для того, чтобы выдать меня туркменам.

Я усмехнулся.

— Как вам в голову пришла эта оригинальная мысль, ваше высочество?

— Мысль вовсе не оригинальная, — отвечал принц. — Об этом сказал мне полковник Олдридж.

Вот тут, признаюсь, на пару секунд я растерялся.

— Этого не может быть, — сказал я. — Он не мог этого сказать.

— Почему? Потому что вы хотели и его выдать туркменам?

— Это была военная хитрость, — начал было я, но Зили-султан опять меня перебил.