Дело Зили-султана

Как я уже говорил, это было крайне странное и сомнительное предприятие, продиктованное моему воспаленному мозгу соображениями индукции. И тем удивительнее было, что оно удалось. Небеса ответили на наши мольбы. Высшие силы послали нам если не прямое спасение, то некоторое облегчение. Неожиданно ветер усилился и принес огромные сизые тучи, которые в считанные минуты заполонили все небо. Начал погромыхивать гром. Ганцзалин забеспокоился. Небо гневается, сказал он, сейчас оно испепелит нас молниями. Прежде он уже видел человека, в которого попала молния. Тот лежал как живой, только побагровела и приобрела странный рисунок кожа в том месте, куда ударил гнев богов. И вот сейчас опять будет так же — небо сердится на нас.

— Нет, небо не сердится, — отвечал я, — небо дает нам надежду.

И действительно, спустя несколько минут тучи разверзлись, и хляби небесные обрушились на землю. Буря шумела, гром грохотал, молнии сверкали, дождь хлестал нас косыми струями, а мы радовались, как только может радоваться человек. И я, и Ганцзалин, мы оба открыли рот как можно шире, чтобы туда попадала вода — изобильная, упоительно прохладная и освежающая. По нашим лицам вперемешку с водой текли слезы, но это были слезы радости. Одна из молний сверкнула совсем рядом, ослепив меня на несколько секунд, но вреда не принесла.

Дождь кончился почти так же быстро, как начался. Он разогнал грифов, и мы теперь лежали одни на своих каменных постелях, если, конечно, не считать двух разложившихся мертвецов, которые, впрочем, были нам не компания.

— Если дело так пойдет дальше, я, пожалуй, решу, что правильно нас не убили сразу, — заметил я.

Ганцзалин ничего не ответил.

— Ганцзалин, — окликнул я его, — ты уснул, что ли?

Ганцзалин молчал. Я с некоторой тревогой повернул голову и обмер. Мой слуга лежал неподвижно, пелены, спутывающие его, обгорели. Молния ударила в него и остановила сердце.

Мой помощник, друг, человек, которого не брала ни пуля, ни нож, ловкий, как обезьяна, и сильный, как медведь, лежал теперь передо мной холодный и бездыханный, и вернувшийся черный гриф приплясывал рядом с ним свой ужасный танец могильщика. Так вот как ответило небо на наши мольбы…

Я так стиснул зубы, что услышал хруст обколовшейся эмали… Я не мог глядеть на тело и не мог отвести от него взгляд. Минуту, другую, третью я лежал так, ничего не чувствуя и ничего не понимая. Потом что-то замелькало у меня перед глазами, и я с трудом стал приходить в себя. Не сразу я осознал, что происходит, и лишь спустя несколько мгновений понял, что гриф слетел на грудь Ганцзалину и погрузил клюв в его ключицу — туда, где, видимо, мясо казалось ему более нежным.

— А! — закричал я как безумный. — Нет! Прочь! Про-о-о-о-очь!!!

Я залился криком непрерывным, как пароходная сирена. Вспугнутый гриф тяжело спрыгнул на землю и, недовольный, неуклюже отбежал в сторону.

Еще несколько раз он пытался взяться за моего бедного друга, но всякий раз я отпугивал его дикими криками. В последний раз я сорвал себе голос и мог уже только хрипеть. Было ясно, что еще немного, и гриф получит у смерти свою страшную дань.

И тут случилось нечто необыкновенное. Я воочию увидел, как смерть соткалась из ночной тьмы и, освещаемая ледяным светом луны, вступила на скорбную арену дахмы. Сердце мое облилось холодом, дыхание замерло. Не отрывая глаз, я глядел, как смерть приближается ко мне неторопливым ровным шагом. Это была женщина, вся в черном, лицо ее было закрыто — вероятно, потому, что лик смерти можно увидеть один только раз — и то в самый миг умирания. Итак, мы звали сверхъестественную силу, и она явилась.

Смерть подошла ко мне вплотную. Что ж, она забрала Ганцзалина, теперь пришла и моя очередь. Смерть наклонилась надо мной, и я неожиданно почувствовал легчайший запах французских духов. Но удивиться как следует не успел. Смерть откинула черную вуаль, закрывавшую ее лицо, и посмотрела на меня глазами Ясмин.

Несколько секунд мы молчали, глядя друг на друга. Потом я проговорил хрипло, почти неслышно:

— Как ты здесь оказалась?

— Я следила за тобой, — просто отвечала Ясмин. — Когда поняла, что вас оставили здесь умирать, достала веревочную лестницу с крюками, забросила ее на башню и залезла сюда.

— Значит, пришла доделать свое черное дело… — я не мог на нее больше смотреть.

— Черное дело? — ее голос звучал удивленно. — Я пришла спасти вас, как спасала всегда.

— Элен мне все про тебя рассказала… — голос у меня был сорван, я не мог говорить громко, но в кладбищенской тишине дахмы каждый звук разносился необыкновенно далеко. — Я знаю, что ты родственница Зили-султана.

Она на миг смутилась, но отпираться не стала.

— Да, я его родственница. Точнее, родственница его матери.

— Значит, тебя послали следить за мной и… и уничтожить меня, — я не мог смотреть в ее глаза, черные, как колодцы. — Радуйся, ты победила.

Несколько секунд она только молча глядела на меня, потом тихо заговорила.