Дело Зорге. Следствие и судебный процесс.

Таким образом, спустя месяц после ареста Зорге в Берлине, во всяком случае в ведомстве Риббентропа, все еще не была поставлена под сомнение лояльность Зорге по отношению к гитлеровскому рейху. Этому, как явствует из содержания меморандума, немало способствовала информация Отта, данная им как после ареста Зорге, так и после свидания с ним 25 октября. Но, вероятно, только такой информации было бы недостаточно, если бы за Зорге прочно не установилась репутация «надежного нациста». Умение Рихарда Зорге выдать себя за стопроцентного нациста, проникнуть в самое логово фашизма и использовать его деятелей в интересах своего дела было поистине потрясающим. Важность меморандума состоит в том, что он дает возможность разоблачить версию гестаповцев, возникшую задним числом, о том, что будто еще задолго до ареста Зорге японской полицией в гестапо было известно о «не совсем чистом» прошлом Зорге. В гестапо якобы даже предполагали, что Зорге связан с советской «секретной службой», но решили до поры до времени лишь установить за ним тщательное наблюдение и пока его не трогать, поскольку он-де полезен гитлеровскому рейху.

Автором этой легенды, ставшей впоследствии источником для всякого рода измышлений и кривотолков в работах многих зарубежных авторов, является Вальтер Шелленберг — протеже Гиммлера. В период деятельности группы Зорге Шелленберг занимал пост главы иностранной разведки СС, а в 1944 г., после ареста Гитлером Канариса, возглавил всю секретную службу гитлеровской Германии. В своих мемуарах, опубликованных в середине 50-х годов, Шелленберг пишет, что в связи с возникшей необходимостью он еще в 1940 г. исследовал «досье гестапо» на Зорге и нашел там материалы, возбуждавшие подозрения о «бона фидэ» (лояльности) Зорге к нацистской партии. Хотя эти материалы «еще и не доказывали убедительно, что Зорге в прошлом был

Фотокопия меморашЬш Брауна фонШтумш об аресте Рихард. Зорге и Макса Клаузена

членом германской компартии или советским агентом», Шелленберг якобы пришел к заключению, что, даже допустив возможность связи Зорге с советской разведкой, не следует отказываться от использования его «выдающихся знаний» в интересах гитлеровского рейха. Шелленберг якобы сам доложил об этом Гейдриху, бывшему в то время его шефом, и тот якобы согласился с ним, поставив условие, что за Зорге будет установлено тщательное секретное наблюдение. Миссию наблюдения за Зорге он поручил полковнику Мейзингеру *7.

Характеризуя Мейзингера, Шелленберг писал, что это «наиболее зловещая креатура Гейдриха в его шайке головорезов, выполнявшая самые подлые из его приказов» 48. По словам Шеллснберга, Мейзингер был энергичный и неразборчивый в средствах служака, обладавший большим опытом полицейской работы. С 1933 г. он был правой рукой главы гестапо Мюллера и принимал активное участие в разгроме германской компартии и организаций, находившихся под ее влиянием.

Как утверждает Шелленберг, он договорился с Мей-зингером, что тот проведет «полное расследование» деятельности Зорге и будет держать его под постоянным наблюдением. Результаты же Мейзингер обещал регулярно сообщать по телефону. Этот несколько странный способ передачи информации по столь «деликатному» вопросу, по-видимому, должен оправдать очевидный изъян в утверждении Шеллеиберга об установлении слежки за Зорге, поскольку он не мог предоставить в распоряжение читателей ни одного подтверждающего документа. Шелленберг утверждает, что информация Мейзингера о Зорге по телефону осуществлялась обычно через Мюллера. По вот беда — оба они говорили со столь ужасным «баварским акцентом», что Шелленберг никогда не мог их понять достаточно хорошо. Все же он «припоминает», что доклады Мейзингера о Зорге были всегда положительными. Однако, пишет далее Шелленберг, Мейзингер проговорился работникам яцонской секретной службы, что Зорге находится под подозрением. Это-де и навело японскую полицию на след группы Зорге49.

47 (Walter Schellenberg], The Schellenberg Memoirs, London, 1956, стр. 175-476.

i < lu'pinciiiio очевидно, что все эти «Детали» придуманы Шелленбергом уже после войны для того, чтобы придать правдоподобность своей «версии». Мотивы, которыми он руководствовался, достаточно ясны. Это — запоздалая попытка оправдать свою неспособность распознать советского разведчика.