Дельцы. Том II. Книги IV-VI

На Катерину Николаевну протестъ Борщова подѣйствовалъ сильнѣе всякихъ страстныхъ изліяній. Она получила чуть не омерзеніе къ самой себѣ, начала копаться въ своихъ душевныхъ тайникахъ, изобличать себя въ преступной распущенности; но любовь отъ этого не смолкла, а еще съ большой силой начала глодать ее. Произошелъ второй пароксизмъ, противъ котораго Борщовъ не могъ устоять. Катерина Николаевна сказала ему, что она рѣшается разорвать окончательно свою супружескую связь, и брала на себя кончить все безъ малѣйшей утайки и ненужныхъ смягченій.

Вотъ послѣ этого-то пароксизма она и пріѣхала къ Загариной, еще раздираемая сомнѣніями въ своихъ нравственныхъ силахъ. Борщовъ долженъ былъ на другой-же день знать, что произошло между нею и мужемъ.

Въ десять часовъ Катерина Николаевна вернулась домой. Дорогой въ каретѣ, она успокоилась, по крайней мѣрѣ наружно. Щеки ея горѣли; она не чувствовала больше сердцебіенія. Подъѣзжая къ дому, ей казалось даже, что она становится все безстрастнѣе и безстрастнѣе. Съ мужемъ у ней не было съ самыхъ первыхъ дней знакомства съ Борщовымъ никакихъ объясненій. Она предполагала, что онъ ее ревнуетъ. Она желала вызвать въ немъ припадки ревности; но Александръ Дмитріевичъ слишкомъ хорошо владѣлъ собою. Глухая страсть его соединялась съ такой же глухою гордостію. Онъ точно не хотѣлъ допустить, что его жена можетъ увлечься кѣмъ нибудь, послѣ того, какъ она выбрала его въ мужья. Ему точно казалось, что онъ былъ подвергнутъ ею слишкомъ строгому и образцовому испытанію. Такъ разсуждала Катерина Николаевна, и съ каждымъ днемъ личность мужа становилась для нея тягостнѣе. Она нѣсколько разъ пробовала отнестись къ нему совершенно безпрестанно; и на ходила тогда, что онъ достоинъ сожалѣнія нъ своей мертвенной дѣльности, которая всетаки не удовлетворяла его. Но сожалѣніе такъ и оставалось сожалѣніемъ. Что ни-будь теплаго, даже дружественнаго, она въ себѣ не находила, хотя и склонна была ежесекуднно обвинять себя въ нарушеніи супружескаго обѣта.

Съ тѣхъ поръ, какъ Борщовъ сталъ играть первую роль въ ея интимной жизни, она отказалась совсѣмъ отъ свѣтскихъ выѣздовъ. Мужъ не настаивалъ на нихъ. Онъ никогда почти не спрашивалъ, гдѣ она бываетъ и въ какомъ обществѣ проводитъ свои вечера. Его тактъ и сдержанность всего сильнѣе смущали Катерину Николаевну.

Вернувшись отъ Загариной, она узнала, что Александръ Дмитріевичъ дома и работаетъ одинъ въ кабинетѣ.

Обыкновенно она не заходила къ нему и видѣлась больше по утрамъ. На такую перемѣну въ ихъ брачной жизни Александръ Дмитріевичъ не сдѣлалъ ни малѣйшаго замѣчанія, и Катерина Николаевна могла понять изъ его намековъ только то, что онъ считаетъ ее не совсѣмъ здоровой и готовъ на время сократить свои супружескія права…

Когда она вошла въ кабинетъ, глазамъ ея представилась все таже бѣлокурая голова съ англійскимъ проборомъ, все тотъ-же крупный и скучный носъ, и блѣдныя губы. Все такъ-же голова была наклонена надъ бумагами и свѣтъ падалъ на нее изъ-подъ бронзоваго абажура.

Тихими шагами приблизилась она къ письменному стоду и опустилась въ кресло, стоявшее съ боку.

— Александръ, — произнесла она медленно и звучно, такъ что голосъ дрогнулъ по всей комнатѣ: — ты занятъ?

Онъ быстро поднялъ голову и улыбнулся, показывая ей зтой улыбкой, что онъ очень тронутъ ея неожиданнымъ визитомъ.

— Ничего нѣтъ особенно спѣшнаго, — проговорилъ онъ, продолжая ласково глядѣть на нее.

— Александръ, я пришла сказать тебѣ, что не могу быть твоей женою.

Онъ подвинулся всѣмъ корпусомъ впередъ и сдѣлалъ такой жестъ, какъ-будто онъ нехорошо разслышалъ.

— Ты говоришь… — проронилъ онъ.

— Я говорю, — продолжала твердымъ голосомъ Катерина Николаевна: — что быть твоею женою я больше не въ состояніи.

Александръ Дмитріевичъ всталъ, выпрямился, потомъ опять сѣлъ и томительно провелъ рукою по лбу.

— Вы хорошо меня разслышали? — спросила Катерина Николаевна.

— Хорошо, хорошо, — глухо вымолвилъ онъ.

— Я не стану васъ увѣрять, — продолжала Катерина Николаевна, — что боролась съ своимъ новымъ чувствомъ, нѣтъ! Для меня любовь должна быть связана съ жизнью. Вы сами по себѣ прекрасный человѣкъ, и невиноваты, что ваша личность потеряла для меня всякое обаяніе. Я скажу больше: мнѣ васъ почти не жалко даже, какъ человѣка, который любитъ меня. Если-бъ я и не встрѣтила того, съ кѣмъ я хочу теперь связать судьбу свою, я все-таки бы васъ не любила.

По мѣрѣ того, какъ она говорила, Повалишинъ все блѣднѣлъ. Онъ сидѣлъ въ креслѣ съ опущенными глазами и чуть замѣтная дрожь пробѣгала по его губамъ.

— Вы полюбили этого… Борщова, — съ трудомъ вымолвилъ онъ.

— Дѣло не въ имени, Александръ Дмитричъ…

— И вы имъ не увлечены? — продолжалъ онъ какимъ-то предсѣдательскимъ голосомъ.

— Нѣтъ, не увлечена, — отвѣтила она спокойно.

— И ничто не тронетъ васъ?

Онъ не договорилъ и обернулся. Ей показалось, что на концахъ его длинныхъ рѣсницъ заблестѣли слезы.

— Я избрала этого человѣка для борьбы, — сказала послѣ паузы Катерина Николаевна.

Чуть замѣтная усмѣшка пробѣжала по губамъ Повалишина.

— Зачѣмъ-же вамъ непремѣнно бороться? — спросилъ онъ.