Психологическая природа власти состоит в желании одних повелевать другими. Это желание иррационально по своей сути и возрастает по мере того, чем больше власти обретает человек. Все дело в том, что и сильные мира сего — такие же люди, как и все остальные, и им присущи обычные человеческие чувства, которые мешают им, выполняя свое предназначение, действовать беспристрастно, во благо всех людей. И именно потому злоупотребление могуществом и властью мы наблюдаем сплошь и рядом, в то время как действительно справедливые правители — лишь идеальные примеры для подражания, всеми восхваляемые, но мало кем наследуемые.
«Лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует. Несколько хуже те правители, которые требуют от народа его любить и возвышать. Еще хуже те правители, которых народ боится, и хуже всех те правители, которых народ презирает». Так говорит Дао Де Дзин.
Отсюда следует, что тирания такое же социальное зло, как и анархия, ибо диктатор присваивает себе то, что по праву принадлежит не ему, а Богу — абсолютную верховную власть.
Эпоха войн породила еще большее зло. Простой анализ фактов позволяет сделать вывод, что наряду с реальным героизмом, взаимовыручкой, боевым братством и другой относительно позитивной атрибутикой войны, грабежи и убийства (как исход «разборок» среди своих), средневековые пытки и жестокость к пленным, самое извращенное сексуальное насилие в отношении населения (особенно — на чужой территории), вооруженный разбой и мародерство составляют неотъемлемую часть любой войны и относятся не к единичным, а к характерным явлениям для любой из воюющих армий, как только она ступает на территорию (особенно — в случае иноязычного) противника.
«Прославлять себя победой — это значит радоваться убийству людей. Тот, кто радуется убийству, не может завоевать сочувствия в стране. Благополучие создается уважением, а несчастье происходит от насилия». Так продолжает говорить Дао.
Но мир не идеален. Более того — мир построен на лицемерии, несправедливости и обмане, он не имеет ничего общего с идеалами «золотого века», в нем нет ни капли так очаровавшего в свое время Г. Моргана первобытного всеобщего равенства и братства. Поэтому этот несправедливый и жестокий мир должен быть исправлен. И, чтобы восстановить утраченную справедливость, в этот мир приходит Герой.
Воспеваемые в героических песнях герои и подвиги неизменно локализуются в седой старине. «Мало что было еще раньше, то было вдвое раньше», — говорится в «Речах Хамдира».
Время героической песни — абсолютное эпическое время. Оно — невозвратно, величественно; это — «доброе старое время», когда только и существовали столь грандиозные фигуры, о каких повествует героическая песнь.
Все случившееся в те прежние времена полностью завершено. Благодаря эпической дистанции, исключающей всякую возможность активности и изменения, эпический мир приобретает свою исключительную завершенность не только с точки зрения содержания, но и с точки зрения его смысла и ценности все события прошлого нельзя ни изменить, ни переосмыслить, ни переоценить. Эпический мир готов, завершен и неизменен и как реальный факт, и как смысл и как ценность. Эпический мир можно только благоговейно принимать, но к нему нельзя прикоснуться, так как он вне зоны изменяющей и переосмысливающей человеческой активности.
Эпический герой… Он выступает в блеске славы, в сверкании доспехов, бесстрашно сражается с несметными полчищами врагов или побеждает в поединке ужасающего, сверхъестественного противника — дракона, великана.
Эпический человек завершен и закончен. Он завершен на высоком героическом уровне, но он завершен и безнадежно готов, он весь здесь, от начала до конца, он совпадает с самим собою, абсолютно равен себе. Между его подлинной сущностью и его внешним явлением нет ни малейшего расхождения. Все его возможности до конца реализованы в его внешнем социальном положении, во всей его судьбе, даже в его наружности.
Общественное сознание преподносит нам образ героя-одиночки, богатыря, доброго волшебника, на худой конец благородного разбойника вроде Робин Гуда или Стеньки Разина, блюдущих справедливость даже в ущерб собственным интересам, даже ценой собственной жизни.