Демидовский бунт

– Отец, он видимо отбился от той толпы, которая нам встретилась позавчера близ Яицкого городка, – скороговоркой выпалил молодой и затеребил повод с медными бляшками.

Илейка щелчком сбил тощего красного клеща на левом локте, молча ждал, когда всадники поедут своей дорогой.

– Так кто ты? – снова спросил старший. Илейка молча пожал плечами. – Как звали твоего родителя?

– Федором, – ответил Илейка.

– Почему же он не с тобой? Его увели драгуны?

– Нет, он… умер.

– Голоден? Есть будешь?

Илейка без слов кивнул головой и опустил взгляд на пыльную траву близ проезжей дороги. Что скрывать, если за плечами в котомке перекатывался пустой чугунок.

Молодой открыл переметную сумку у седла, проворно вынул кусок обжаренного мяса, завернутого в чистую холстину, хлеб и протянул Илейке.

– Бери, чего ты? Не евши и блоха не прыгает!

Илейка принял угощение, поклонился и хотел было отойти в сторону, под вишню и там спокойно потрапезничать. Но нечаянные собеседники не торопились уезжать. Старший снова спросил доброжелательно:

– Далек ли твой путь, отрок? В Самару?

– Далек, добрый барин, – ответил Илейка и, сам не зная почему, решился спросить: – Может, знаете, как пройти до конца земли, в Беловодье?

– В Беловодье? – Старший вскинул брови. – Вона что-о! Алексей, ты езжай потихоньку, а мы следом пеши пойдем. Как зовут тебя, отрок? Ильей, значит. И что же ты, Илья, всерьез в Беловодье собрался? Кто тебе о той земле рассказал? Да ты не робей, я тебя не обижу.

Скрывать было бесполезно: ведь не с неба же он упал на этот пустой тракт.

– А я купец из Самары, Данилой Рукавкиным зовут. Со мной сын Алешка, в столице разным наукам обучается. Младший, Панфил, дома, самарских собак по оврагам гоняет, тебе ровесник… А Беловодья, брат Илья, нет. И некуда тебе, горемыка, идти. До краев земли дошли уже наши первопроходцы, и за океан-море, в Аляску ступили. Есть земли бурятов, ламутов, тунгусов, коряков и чукчей. Есть и иных народцев, всех не упомнишь, есть большая земля Даурская, а Беловодья нет.

Илейка слушал и жевал. Ему ли спорить с бывалым купцом? Купцы везде ходят, друг по другу знают многие земли… И все же подумал: «Не везде и купцы прошли. Как знать, может, страна эта и не так велика, скрыта за непролазными для караванов горами». Про путник, который хранил под рубахой, благоразумно пока промолчал.

– Из каких же ты мест, Илья? – допытывался Данила Рукавкин. – Чей будешь? Говори, не робей. Сказал ведь – плохого не сделаю тебе и к начальству не потащу для спроса.

– Наше село минувшим годом солдаты из пушек пожгли, – сознался Илейка. Потом рассказал, как долго скитались они с дедом Капитоном по чужим краям, пока не вышли к Волге, как приветили их беглые, помогли в зиму с жильем и пропитанием. И как днями нагрянули драгуны с казаками, беглых побили и похватали… Убили и дедушку Капитона.

– Вона ты из каких волостей, – помолчав некоторое время и что-то обдумывая, Данила негромко добавил: – Был слух тревожный и у нас, когда ваши мужики супротив царских войск встали боем, был слух. И куда же ты теперь?

Илейка махнул рукой на восход солнца.

– Ах ты упрямый саврас без узды, – пошутил Данила, но глаза его остались по-прежнему строгими. – Однако, думаю, давай оставим блины эти до иного дня. – И вдруг предложил: – Хочешь пожить год-два у меня в Самаре?

Илейка вскинул голову – глаза у купца строгие, но смотрят добро: он все еще что-то решал про себя.

– Вижу, что согласен. Вот и хорошо. Обоз мой ушел раньше нас, никто тебя не видел в Яицком городке. Станут расспросами пытать, так ты сказывай, будто младенцем был уворован киргиз-кайсаками с Яика. А потом продан за выкуп. Как знать, походишь со мною в разные города, может, и сыщется где твое Беловодье – счастливая земля. Ну как, порешили?

– Порешили, – как эхо отозвался Илейка и все же добавил: – Только ежели сыщется знающий о Беловодье человек, не удерживайте силой.

Данила подхватил Илейку под бока, легко вскинул на круп коня. И сам сел.

Через три дня, догнав обоз, подъехали к Самаре.

Сначала вдали показался длинный, поросший лесами холмистый отрог. Он постепенно возвышался глинистыми откосами над рекой Самарой. Дальняя оконечность отрога окутана слабой дымкой, словно там все еще тлел прибитый дождями лесной пожар. Пожилой возчик на телеге пояснил Илейке, что там и есть город, а дым, дескать, от печей и бань.

Проехали рощу. Справа, ближе к реке Самаре, открылись деревянные постройки жилого хутора, виден скот на выпасе. Неподалеку на бугре старая ветряная мельница замерла, будто уснула в безветрии и рада тому безмерно.

Из кустов вынырнул огромный серый пес и побежал в некотором отдалении, опасаясь приблизиться к обозу. Сердце дрогнуло у Илейки. Ему вдруг стало жаль обшарпанного пса, он достал из котомки сушеную рыбу, постучал ею о край телеги. Пес замер у обочины и, выпрашивая подачку, униженно вильнул репейчатым хвостом.

Илейка бросил рыбину, пес на лету перехватил ее, отбежал шагов на двадцать и залег в зарослях бурьяна.