Демидовский бунт

Словно крутым кипятком обожгло напрягшееся тело – скорее, скорее наверх! Перелезть через Панфила и наверх, пока не оборвались тонкие, похожие на натянутые жилы корневища. И дернулся уже, но вдруг увидел, как неживой желтизной стало покрываться лицо Панфила, а глазам отрока словно тесно стало в глазницах.

«Выберусь первым – он сомлеет от страха, не поднимется. Из-за меня сгибнет! Мне ведь дерево нагибал… Я крепче, я выберусь непременно». В отчаянной решимости Илейка закричал на Панфила, закричал грубо, чтобы выгнать из его застывших глаз туман обреченности:

– Вылезай первым! Двоих долго не сдержит. Лезь вверх, оглох, что ли? – А сам подумал: «Если сейчас от рывка корни не сдержат и оборвутся – обоим смерть!»

Над краем ямы вырос, как огромное привидение в кошмарном сне, серый пес. Некоторое время Иргиз словно бы с удивлением – не играют ли отроки в прятки от него? – смотрел на них сверху, широко расставив передние лапы. Потом вдруг взвыл, заметался, роняя с откоса куски нависшего чернозема.

– Назад! – закричал Илейка псу, когда понял, что еще миг, и собака кинется к ним спасать, да только усугубит их положение. – Назад, Иргиз, назад!

Иргиз в нерешительности замер над ямой, вскинул голову и завыл, оповещая окрестный лес о несчастии.

– Панфил, быстрее! – поторопил Илейка друга. Тот понял, что не все еще потеряно, крутнулся на березке и, перебирая руками по стволу, полез вверх. Из-под его ног песок хлынул на Илейку волнами, горячими и пыльными. Уже едва ли не по пояс Илейка утонул в сухой трясине, а опоры под ногами все нет.

– Живее! – вновь крикнул Илейка с надеждой и мольбой, словно на живое существо, глядел на ту часть корневища, которая желтыми плетями все еще держалась за край ямы.

Панфил наконец-то перевалился через полувывороченный корень, лег на него телом и замер, мокрый от напряжения. Илейку в яме он в этот миг вряд ли видел вообще.

Мысленно перекрестившись, Илейка прошептал:

– Помоги, Господь! Не дай сгибнуть во пасти ада безвременно и безвинно.

Осторожно поворачиваясь с боку на бок, стряхивая песок, он освободил верхнюю часть тела. Плавно подтягиваясь руками, постепенно поджимал под себя ноги, переносил часть тяжести на колени и так, вершок за вершком, выбирался из каменной топи. Соленый пот немилосердно щипал глаза. Осыпь ползла под ним, и Илейка боялся резким рывком оборвать тонкие корни – на вытяжку они гораздо крепче.

Край ямы, обвешанный слоем черного дерна, приближался медленно. Но вот Илейка наконец-то ухватился правой рукой за ствол березки у самого корня. Панфил тут же вцепился ему в ворот рубахи, потянул. Еще усилие…

Илейка упал на теплую ласковую траву. Все тело било жаркой дрожью, а пес прыгал рядом и норовил лизнуть в щеку.

– Ух ты-ы, – только и выговорил Илейка, а потом яростно плюнул на обманчивую спокойную гладь ямы-ловушки.

Панфил, который после выкрика «Куда ты?» не произнес ни слова, хотел было что-то сказать, но вместо этого вдруг громко икнул, дернул головой и заплакал с отчаянным всхлипыванием, будто матерью брошенное дитя среди дикого леса.

– Могли бы…. и вовсе уйти… а матушка искала бы нас…

Отлежались, пришли в себя, лишь потом наскоро перекусили.

– Идем скорее на дорогу, – сказал Илейка и решительно закинул котомку за плечи. – А то пока добредем до хутора старца Зосимы, что-нибудь еще с нами приключится.

Хутор – ветхий рубленый домишко с повалившейся местами оградой из жердей – увидели за полверсты, когда проселочная дорога вывела их из редколесья на открытое, местами распаханное поле с несколькими разбросанными в отдалении хуторами. Почти у каждого поблизости паслись привязанные к колышкам телята. Увидели хутор старца и насторожились: около изгороди добрый десяток запряженных телег. «Неужто в отъезд куда собрался старец Зосима?» – было первое, что подумалось Илейке. Подошли ближе и встали у ограды, обескураженные: в избушке полно народу, слышен густой бас.

– Отпевают кого-то, – прошептал Панфил.

Илейка не успел ничего ответить. На ветхом крылечке показался страшный монах-горбун в черной рясе и с посохом, тот, которого Илейка видел однажды около богадельни. Порывистый ветер с Волги шевелил седую бороду и длинные волосы, которые выбились из-под черного высокого клобука и нависали над плечами.

Не оглядываясь на жилище отца Зосимы, черноризец побрел по дороге в сторону Самары.

– Тот самый, я его возле богадельни видел, – прошептал Илейка Панфилу, глазами указывая на удаляющегося монаха.

– Пришлый он, этим летом появился в Самаре, – отозвался Панфил, придерживая Иргиза за ошейник, чтобы не кинулся в драку с хуторскими собаками.

Илейка обошел часть изгороди и приблизился к вознице, который сидел на передке старенькой кареты – в ней приехал священник из города, карету узнал Панфил.

– А что… святой отец Зосима… – И не хватило смелости спросить – жив ли?