Демидовский бунт

Побродимы поднялись наверх, вошли в Петропавловск. Первое, что бросилось в глаза, – казенного народа здесь куда больше, нежели ремесленного и пахотного. Встречные жители и солдаты поспешно снимали головные уборы перед незнакомым монахом. Отец Киприан бодро шагал по улице, заваленной щепой, древесной корой и прочим мусором, и размашисто благословлял Новосельцев.

Посторонились, пропуская пароконную волокушу, на которой ладный бородатый мужик в самотканой рубахе без пояса тащил от реки три длинных обтесанных топором бревна: из-под речного обрыва слышались чьи-то зычные команды, крики работающих. Пропустили волокушу и пошли следом, поглядывая по сторонам: где у них постоялый двор?

– Перфил, осведомись, кто это будет? – прозвучал вдруг властный покрик из-за недостроенной срубовой стены просторного амбара. В проеме будущего окна мелькнули два лица – одно длинное, белое и заветренное, приплюснутое другое.

Через полминуты перед побродимами показался статный, щегольски одетый и со строгостью во взоре офицер с тонкими губами, с бакенбардами в мелкое колечко. Вслед за офицером из сруба выбрался разбитной малый в длинном сером кафтане, присыпанном свежими опилками и с пятнами сырой глины.

– Ваше благородие, это не здешние, – пробормотал Перфил, озабоченно и в то же время с любопытством оглядывая изодранных, давно не мытых путников.

Илейка сробел перед офицером – тот был при шпаге, в новеньком кивере с белым пером. Он потянул было Иргиза за ошейник, чтобы при случае кинуться в бег, как там, на Каменном Поясе от приказчика. Но тут же оставил эту мысль – кругом воинские люди, не убежишь, если строгий офицер вдруг крикнет: «Держи беглых!»

«Пронеси, Господь», – мысленно перекрестился Илейка и тут же почувствовал, как отец Киприан сжал ему плечо. Монах степенно пояснил, кто они и откуда.

Офицер в удивлении приподнял тонкие светло-русые брови, отчего лицо еще больше вытянулось.

– Из самой Самары? Да вот так, пеши, и маршируете, ваше преподобие! Бесприютно и без сносного трактамента?[15]

– Да, сын мой, – с достоинством ответил отец Киприан. – Иисус Христос нес свое учение людям в смирении, в страданиях и в муках телесных. Тако ж и нам подобает утверждать веру Христову на земле среди языческих народцев.

Офицер смутился, повел взглядом в сторону, но тут же нашелся, как услужить подвижнику.

– Похвально, похвально весьма, ваше преподобие. У нас вы можете передохнуть, принять баню. На послезавтра в сторону Омска отправляется воинский обоз. Так и вы можете с ним выехать. Я распоряжусь, – и широкими шагами пошел по обочине дороги в сторону солдатских казарм.

– Постоялый двор там! – Перфил едва успел указать рукой в переулок и заспешил следом за военным комендантом.

– Ну вот, пачпорта старца Зосимы не потребовалось предъявлять, – удовлетворенно прошептал отец Киприан. – Говорил я, что в сибирских землях будет нам спокойнее и безопаснее.

– А недавний наш знакомец в Становом? И Добрыни нет, в Сибири его погубила разбойная пуля… – напомнил монаху Илейка.

– Твоя правда, брате, – вздохнул отец Киприан. – Ниш-то, сыщутся нам еще добрые попутчики. Верую, не сам-друг войдем мы в земли заветного Беловодья, но с людьми, и со многими… Поспешим, брате Илья. Уроним бренные кости свои на широкие полати постоялого двора.

Хозяин постоялого двора, которого отец Киприан сразу же невзлюбил и прозвал Кротом, толстый и подслеповатый, нудно торговался за каждый семишник – сколько за место платить, да сколько за прокорм. Получив задаток, повел их, переваливаясь на коротких ногах, в боковой просторный сруб с полатями в два ряда. В правом углу, словно былинный плечистый богатырь, четверть горницы занимала беленая печь с закопченным разинутым зевом. В горнице было прохладно и пахло сырым сеном. Отец Киприан потянул носом и укоризненно посмотрел на прижимистого хозяина.

– В ночь протопят, ваше преподобие, – причмокнул хозяин влажными губами. – Дровишек кинут без жадности. – Крот поклонился новым и не частым постояльцам: полати были никем не заняты.

После бани отец Киприан отправился в гости к местному священнику порасспросить о здешнем народе, а Илейка уже затемно, дожидаясь монаха, обломком деревянного гребешка, найденного около бани, расчесывал Иргиза, сытого и дремлющего. Неожиданно Иргиз поднял уши и глухо зарычал – чужой человек близко.

Илейка положил ладонь на голову пса – за высоким забором еле различимо проскрипели лапти, потом стукнул о закрытую ставню постоялого дома ком брошенной сухой земли. Почти тотчас открылась дверь, на крыльцо вышел Крот и с тяжелым свертком под мышкой просеменил по темному двору.

– Принес? – спросили по ту сторону забора.

– Мало, – отозвался Крот. – Солдаты стерегут свое оружие и огнеприпасы недреманно.

– Атаман грозит пожечь твой двор всенепременно! Сам понимаешь, ватага без оружия – что толпа базарная. Еще атаман спрашивает, прознал ли что о денежной казне?

Илейку в жар бросило – опять угодили в разбойное гнездо! Как и в Становом!

Между тем Крот передал сверток через забор – звякнуло железо в руках принявшего на той стороне.