Демократия по чёрному

Разозлившись, я стал отдавать торопливые и запоздавшие приказы. Мат мне на язык не просился, так всегда происходит, когда понимаешь степень опасности, внезапно постигшей тебя. Да ладно бы тебя, это опасность нависла над всем моим войском, и над тем будущим, во имя которого я действовал, совершая сумасбродные поступки, теряя что-то своё, а взамен приобретая только врагов.

Ко мне подскочил Ярый, заметивший и осознавший, в какую засаду мы попали.

– Мамба, у нас много раненых. Из пушек стрелять умеют немногие, есть ещё и пленные зуавы, которых, мы, вроде как, убили. Угандцы боятся вступать в бой. Надо отступать!

– Я сам знаю, что мне делать!.. – сорвался я на крик.

«Какой же я тупой осёл, расслабился, почувствовал себя супер Мамбой, мачо я бестолковый. Я всё смогу, я всех – „победю“!»

«Ага, тридцать три якоря в пыльную африканскую землю, и чёрный алмаз сверху. Господи, какой же я дебил!!!»

В ярости бегая взад-вперёд, я своими хаотическими действиями стал провоцировать панику, на виду строящихся вдалеке колонн англичан, разворачивающихся в наступательные порядки. Ну, такого шанса атаковать я им не дам, и не просите.

Отхлебнув из тыквенной фляжки настоя из местного фикуса и прочей дряни, хорошо прочищающей мозги, я успокоился.

– Ярый, отступаем. Мы выносливее, даже с ранеными, оторвёмся от них на полдня. Ночью разобьем укреплённый лагерь, установим все пушки на позициях, и ты уйдёшь. Заберёшь с собою всех раненых и нашу чёрную гвардию. Оставишь мне два пулемёта, из самых «ушатанных», и с Богом!

– Я не уйду, Мамба!

– Ярый… уходи… друг! Впервые, с момента гибели Нбенге, моё сердце дало слабину. Не царь я, не король, а так… калик перехожий, да ещё и чернокожий.

– Иоанн Тёмный не может бежать, как крыса с корабля. А Мамба – выживет везде. Мы примем бой, а там посмотрим. Не появился ещё тот змеелов, который сможет поймать меня. Я ещё смогу плюнуть в них ядом. Я вернусь! Ступай, Ярый, готовь трофеи и раненых. Он ушёл, грустно склонив голову.

Моё войско стремительно уходило на северо-восток, в сторону Камеруна, позади оставалось войско англичан, перекрывшее мне путь на восток, в сторону Банги, а с юго-востока и запада его подпирали наёмники бельгийского короля.

Эпилог.

В свете ночных костров я смотрел, как уходили мои воины, сгибаясь под тяжестью носимого груза, в ночь, наполненную неясными звуками и шорохами. Они ушли, и взамен, вдалеке, появилась светлеющая полоска горизонта, указывающая им путь.

Позади меня виднелись огни вражеского лагеря, яркими точками вспыхивая во тьме. Тихо шуршала в траве змея, и бегали скорпионы, охотясь за другими насекомыми. Глухо кричала ночная птица, невдалеке хохотали гиены, предчувствуя обильную добычу в саванне.

Я сидел молча. Пристально глядя в прогоревший костёр, стреляющий искрами горячих углей, я сжимал в руках копьё, мрачно блестевшее своим лезвием под их искрами. Вокруг меня бродили мрачные тени прошлого.

Образ родителей почти стёрся из памяти. Нбенге еле слышно шептала мне что-то в ухо, её слова я уже почти не разбирал, думая о своём. Внезапно, перед моими глазами проплыли две девчоночьи мордашки. Одна вечно угрюмая, оживающая только тогда, когда видела меня. Вторая, маленькая хитрюга, непоседливая и веселая, лепетала, путая слова и буквы.

Наверное, есть, всё-таки, ради чего жить дальше, сражаться дальше, дерзать дальше. Или нет? Где же ответ? Лагерь спал, и некого было спросить. Внезапно, из темноты выплыла невысокая тень, бесшумно опустившись рядом со мною на корточки.

Помолчав для порядка, Жало произнёс.

– Зачем людей отпустил, вождь!

– Так надо, Жало, так надо.

– Мало нас, всего пять тысяч осталось.

– Зато все орудия с нами.

– Зачем эти железки, стреляющие громом и молниями. У врагов их больше, и они умеют сражаться вместе с ними. Мы проиграем!

– Проигрывая одно сражение, мы не проигрываем войну.

– Да, ты это… Если я погибну, или исчезну, всех выживших на полусотни и мелкие отряды разбивай, и отправляй в Банги. Там держите оборону от всех, пока я не вернусь. Пушки бросайте здесь, пулемёты тоже. Воинов сбереги! Не будет армии, не будет и королевства, или чего большего, и вообще, ничего не будет! Сделаешь?

– Сделаю, о Великий унган Мамба. Мы все верим в тебя. Духи Вуду любят тебя, коптский Бог любит тебя. И даже змеи любят тебя, о унган Мамба! Смотри! – и он показал мне под ноги.

Там лежала, свернувшись клубком, большая чёрная змея, привлечённая мягким теплом затухающего костра. Она положила свою треугольную голову мне на сандалию, а я даже не заметил её, отвлечённый своими горестными думами. Что ж, раз и змеи приползли, чтобы поддержать меня, значит, нам надо жить дальше, и бороться до конца (несмотря на свою тупость и неумелость). Се ля ви, такова жизнь.

Жизнь – женского рода, и её стоит поискать, чтобы прижаться к её мягкой сущности.

Первые лучи солнца осветили африканскую саванну, моё войско просыпалось, впереди меня ждал очередной бой за своё «чёрное» будущее, за свою жизнь, за своё новое Отечество. Да свершится предначертанное… вперёд! – и я шагнул навстречу неопределённости.

Конец