К тому времени, когда мы узнали, что такое монетаризм, на прагматичном Западе азбука рынка уже полстолетия как «от зубов отскакивала». Там все прекрасно понимали, что нужно повышать покупательную способность населения, в результате чего начнёт расти и экономика. Разумеется, бездумная «накачка» экономики деньгами – тоже не панацея. Рост потребления коррелирует с ростом реальной экономики только до определённого предела, предвосхитить и нащупать который – основная задача правительств.
Реформы «фридмановцев» типа Рейгана сводились к тому, чтобы обуздать избыточную кейнсианскую «накачку» потребительского рынка кредитами, дотациями, пособиями, постоянным повышением зарплат и т.п., что являлось обратным колебанием маятника в поисках равновесия. Разумеется, в отсутствие монетаристов с этой задачей неплохо справлялась инфляция, «рейганисты» же пришли к власти, выступая не против зарплат и пенсий, а именно против неё.
Что до России, то она, спасибо коммунистам, была богатой страной нищего народа, так что урезать в ней было особенно нечего. Монетаризм был преждевременен, а «первый жирок» у людей, как мы уже писали, начал появляться только при Путине в «нулевые годы». Впрочем, и кейнсианство Путина продлилось лишь до кризиса 2008 года, после чего он переключился на Олимпиаду и прочие помпезные проекты. Природа же тогдашней гиперинфляции в России была принципиально иной – она была связана с отсутствием действенных механизмов рыночного ценообразования.
Идеология борьбы с инфляцией Гайдара очень напоминала культ «карго», в котором без понимания сути явлений производится попытка имитировать внешнее сходство. Впрочем, Фрэзер называет это «симпатической магией» или «магией подобия» и утверждает, что такого рода заблуждения свойственны многим примитивным умам.
Запад тогда тоже не предложил России какие-либо альтернативные варианты, кроме шоковых экспресс-методов Лешека Бальцеровича, организатора и идеолога реформ в Польше, принёсших, по моему мнению, России больше вреда, чем пользы.
Напомню, что шокотерапевт Бальцерович хотел повысить розничные цены, сократить бюджетные дотации, ограничить денежные доходы, а для предприятий ввести частичную внутреннюю обратимость злотого и установить его единый курс.
Однако обратимся к нашим героям. Егор Гайдар, в отличие от Геннадия Бурбулиса, плохо говорил. Он был типичным увлечённым научным сотрудником, кабинетным человеком, который никогда ничем не руководил. Зато он происходил из элитной советской семьи контр-адмирала и был внуком канонизированных советских писателей Аркадия Гайдара и Павла Бажова.
Отец Егора Тимуровича прославился благодаря тому, что его дедушка, суперпопулярный детский писатель Аркадий Гайдар, сделал любимого сына Тимура главным героем культового советского произведения «Тимур и его команда». Конечно, по сравнению с Бурбулисом из Первоуральска и Ельциным из посёлка Бутка «столичная штучка» Егор Гайдар был белой костью, аристократом и своего рода «вишнёвым садом» советской эпохи.
Вообще аристократия складывается в любой стране и при любом строе. Это когда люди передают следующим поколениям не только деньги, но и капитал связей, взглядов и, по большому счету, своего имени.
Обычным же гражданам, которые не являлись «советскими аристократами» и не превратились в подпольных миллионеров и цеховиков, в ту пору оставалось лишь худо-бедно встраиваться в Систему, наживая непосильным трудом квартиры, машины и дачи.
Когда меня познакомили с Егором Гайдаром, его одним из первых реформаторов назначили в кабинет министров, возглавляемый Ельциным. При этом, разумеется, они оба, и Ельцин, и Гайдар, как, впрочем, и все вокруг, толком не понимали, что, собственно, происходит в стране. И тогда Гайдар якобы не придумал ничего лучшего, как махнуть на всё рукой и просто отпустить экономические тормоза.
В итоге родились два мифа. Точнее, два больших обмана.
Первый касался ответственности Гайдара за происходящее: вопреки пропаганде наших реформаторов, «как бы спасших» страну от войны и голода, высшая власть в России на практике им никогда не принадлежала, так что какие из них могли получиться спасители? Тогда вся власть была сконцентрирована исключительно в руках Ельцина. И ложь вторая – никакого выбора у реформаторов не было. А для проведения эффективной альтернативной политики им не хватало трёх основных составляющих – стратегии, денег и кадров.
Впрочем, Гайдар сделал как минимум одно доброе дело: подписал документ, который был необходим мне для печатания уральских франков, после чего наш взаимный интерес подугас: я поехал в Пермь на Гознак печатать франки, а он продолжал пытаться руководить экономикой России.
После этого я не видел его лет 15 – до тех пор, пока в 2006 году не стал электоральным менеджером и руководителем СПС по выборам. И тогда я лучше узнал его. Это был человек из книжного мира его дедушек. Главный тезис пелевинского «Generation «П» об окончании вечности, якобы гарантированной нам затхлым мирком СССР, нашёл в Гайдаре деятельного оппонента.