Демон

Папа стоял напротив меня, на правом фланге подразделения Демон, и смотрел на нас, в первый раз в жизни стоящих в строю в боевых костюмах. Я смотрел на него, и умирал от гордости: ни у кого в строю Демонов не было столько орденов и медалей. Даже у мамы, которая по праву считалась второй в подразделении. Вся его грудь была просто увешана ими, чем-то напоминая его же «Кречет», с сотнями изображений сбитых кораблей. Честно говоря, я раньше не видел при полном параде ни его, ни всех остальных родителей. Нет, мы, конечно, втихую ковырялись в их наградах, мечтая получить как минимум столько же, но как это смотрится на идеально подогнанном кителе парадной формы, просто не представляли. Тамарка Семенова, стоящая рядом со мной, не разжимая губ, прошептала:

— Шурик! Ну, у твоих и наград! Килограмма на два с половиной, не меньше!

— А то? — прошептал в ответ я и заткнулся: мне показалось, что мама нас услышала.

— Они кажутся такими чужими! — не унималась Томка. — Я их немного боюсь…

Я с ней согласился: мне самому было немного не по себе от ощущения себя чем-то до ужаса незначительным и бессильным. Я даже начал подумывать, не рановато ли мы полезли служить, но тут папа, чеканя шаг, вышел из строя и рявкнул:

— Итак, прежде чем начать торжественную церемонию приема всех вас в ряды подразделения, я бы хотел еще раз прояснить некоторые детали. Посмотрите на нас! Еще недавно мы были просто вашими родителями, и больше никем. В каждой из ваших семей были свои отношения, со своими горестями и радостями. Увы, для всех вас те времена закончились. Вы изъявили желание вступить в самое элитное подразделение Человечества. А значит, готовы пожертвовать своей жизнью, самостоятельностью, свободой, самолюбием и еще кучей всякого рода чувств и привычек. Посмотрите на нас еще раз. Все мы — отставные офицеры Военно-Космического Флота Земной Конфедерации. Все мы прошли через горнило самой страшной войны за историю Человечества. И выжили. А почти сотня таких же ребят и девушек, как мы, — не смогли… Они тоже были готовы идти в самое пекло, их учили так же, как и нас, — но они не дожили до этого дня. А ведь и они могли бы иметь детей и радоваться жизни. Поймите — война, которая грядет, — будет намного страшнее той, что была… Вы, привыкшие считать, что ваши родители — самые великие воины на свете, должны знать: каждый из нас боится! Боится потерять самое дорогое, что у нас есть. Вас! Да, мы могли бы улететь куда-нибудь подальше от зоны возможной атаки врага, и прожить свою жизнь спокойно, вспоминая свои заслуги и воспитывая вас в тишине и покое. Но знать, что беззащитные планеты пусть и такого враждебного к нам последние годы Человечества сгорают в пламени термоядерных взрывов — выше наших сил. Еще раз повторяю: это не игра. Это страшная, кровавая война! И мы должны в ней выстоять. Знаете, я не хочу вам лгать даже в мелочах. Я бы предпочел, чтобы эта церемония, и этот разговор вообще никогда не состоялся. Или мне пришлось бы это же самое говорить вам лет через пять — восемь. Но, увы, я вынужден признаться, что ошибся. Те тесты, которые вы сдали, я считал завышенными. Я специально их так составил. Но вы оказались лучше, чем мы о вас думали. С одной стороны, это прекрасно: у вас больше шансов выжить, чем было у нас когда-то. Но с другой стороны, — вы все-таки остаетесь детьми. Со всеми, присущими вам, слабостями. Постарайтесь понять: если из-за вашей завышенной переоценки погибнет хоть один человек, вы этого себе не простите. Никогда. Мне не нужен ваш героизм, если он будет оплачен хоть одной каплей крови. И не важно, она ваша, или чужая. Объясню подробнее: представьте, что вы героически уничтожили сто кораблей врага! Лично! Даже не покинув при этом строя. Но при этом получили рану, и именно из-за желания сбить побольше. Потом на какое-то время легли в госпиталь. А в ваше отсутствие сбили вашего, оставшегося без прикрытия, друга! Представляете? Думаете, что ваш героизм и рана послужит вам оправданием? Вы себя съедите живьем! Понятно? Так что запомните: самое лучшее, что вы можете сделать, это идеально точно выполнять указания своих командиров…

Папа еще раз, почему-то грустно, взглядом пробежал по нашим лицам, и, сделав небольшую паузу, продолжил: