При этом не было уверенности ни в его верности Каиру, ни в его верности Константинополю. Переписка — это еще не соглашение. Великий шериф хотел субсидий, оружия и боеприпасов. Когда, где, сколько? Ничего еще не было уточнено. Разве Хуссейн не вел в то же время переговоров с турками? Если назавтра он объединился бы с Константинополем, от соглашения не было бы никакой пользы, кроме защиты его берегов от английской интервенции. Сэр Генри Мак-Магон недавно был назначен верховным комиссаром Египта[97]
. Объявление священной войны было в его глазах одной из самых опасных угроз, с которыми он столкнулся: оно, несомненно, поднимало против него одновременно сенусситов[98] ливийской пустыни и суданские племена Дарфура[99]; и он не забывал о Махди. Пришлось бы поддерживать войну на западе против турок, на востоке против сенусситов, на юге против суданцев, с шестью тысячами англичан и тринадцатью тысячами египтян, которых священная война не заставляла сражаться против англичан, но явно мешала сражаться на их стороне. Губернатор Судана, сэр Реджинальд Уингейт, не менее обеспокоенный, наводил справки о шерифе среди крупных сановников. Штаб-квартира арабского общества «Децентрализация» еще была в Каире, и там нашлись несколько высокопоставленных арабских изгнанников, Азиз Али, основатель «Кахтания», в особенности. (Как и турки, англичане не знали, что Азиз был главой «Ахад»). «Незваные» прибыли в Египет, и им пришлось составлять лучшую карту для тайных служб, вместе с несколькими офицерами, которые видели в арабском восстании маленький иК несчастью, эти беседы, которые становились по меньшей мере дружескими, и начинали убеждать арабских вождей, что они могут ждать своей свободы скорее от союза с англичанами, чем от лояльности по отношению к туркам, были все еще туманными, потому что арабы не собирались раскрывать свою организацию, не получив сначала формальных предложений, а англичане не собирались делать таких предложений, не узнав масштабов поддержки, которую им могли бы оказать. Невозможно контролировать тайное общество, и не только на Востоке самый маленький заговор притворяется целой армией. Офицеры, которые жили в Леванте, тем не менее, достаточно чувствовали присутствие националистических обществ, чтобы быть уверенными в их исключительной распространенности. А данные разведки, которые «Незваные» получали из Дамаска и Хиджаза, отражали неминуемые трения между великим шерифом и турками.
В январе, когда Сторрс и Клейтон начали переговоры с Азизом эль Масри, одним из Бакри — самого влиятельного семейства в Дамаске, — Фаузи, призванный в турецкую армию, просил, чтобы его назначили в гвардейский корпус шерифа Мекки, чье семейство веками было связано с его собственным. Его старший брат был одним из самых важных членов «Фетах». Был ли он связан с одним из эмиссаров, которых Хуссейн направил в Сирию? Когда преданность Фаузи стала известна, его брат связал его с «Фетах». Прибыв в Мекку, он попросил встречи с великим шерифом и передал ему устное сообщение, которое было ему доверено: вожди национализма, гражданские и военные, Сирии и Ирака, готовые
Хуссейн не отвечал ничего, пристально глядя в окно, перед которым сидел. Фаузи удалился. Он не пытался больше послать к великому шерифу какого-нибудь эмиссара, чтобы навести справки в государстве о состоянии умов националистов: ответ на его вопрос мог исходить лишь от одного из его сыновей — которые не могли появиться в Дамаске, чтобы не попасть под немедленное подозрение.
Божественная помощь пришла к нему необычным путем. Вали[102]
, которых турки прикрепили к нему, с тех пор, как перестали ему доверять, были нарочито доброжелательными к нему: Хуссейн распорядился обыскать их багаж и обнаружил, что вали готовили его убийство. В негодующем письме он объявил Константинополю, что он направляет к ним своего сына Фейсала, в доказательство своего недоверия к плану его убийства.