Демон абсолюта

«Он бесчисленное множество раз поправлял мне ошибки в орфографии и стилистике; боюсь, что я снова скатился обратно, когда его здесь не стало.

Насколько я помню, он прибыл в лагерь в первую неделю сентября 1925 года, и хотя многие из нас слышали, как говорили о его подвигах, мало кто его встречал.

Сначала на него многие смотрели с подозрением: говорили, что он человек «с суровой маской на лице», и с гневом: «этот тип явно из тех, кто ушел из армии и станет пудрить нам мозги…»

Его первые поступки произвели хорошее впечатление. Когда представлялся случай зайти и увидеть, как движется его работа (и, между нами говоря, как следует присмотреться к этому человеку, которого никто не мог оценить) — он был на месте, с кирпичной крошкой, натирал ею и полировал так, будто его жизнь от этого зависела (воплощенное усердие), посмеиваясь какой-нибудь грубой шутке его помощника, механика, скажем так, посредственного ума, который стоял рядом, пока наш друг усмехался и работал.

В столовой некоторые летчики тайно его изучали: он обратился к ним, приглашая разделить с ним трапезу. С улыбкой, выражением на лице, «дорогой Б.», и все такое…

Он был из тех, кто за неделю может как следует овладеть любой работой, и все знали: он может все, что угодно, легко поставить на места.

Наш капитан проникся симпатией к Шоу и сразу же осознал, каким он был ценным приобретением для отряда. Он понял, что Шоу управляется с делами лучше, чем он. Одной силой своей личности он добивался, если можно так сказать, таких важных мелочей для нашей работы, о которых мы и не мечтали — ни один сержант не мог их добиться, тем более рядовой.

Все, кто его знал, были очарованы его магнетической личностью; а ведь только если небо упадет на землю, летчики начинают чесать в затылке и ДУМАТЬ. Мы были ошарашены тем, как он владел языками, но он никогда не говорил, если его не спрашивали».

Сержант рассказывал, как Шоу сломал руку[963], и заключал: