Демон абсолюта

Он прибыл как побежденный; он был принят как один из творцов победы. Армия продолжала наступление. В его памяти, неумолимо враждебной, казалось, иссякли успехи, осталась лишь одержимость поражением; но если бы ему даже удалась операция в Ярмуке, обильные восточные дожди сделали бы тщетным его успех; а Алленби теперь придавал совсем иную важность установлению арабского центра в Азраке — на той же широте, что и его собственная цель, Иерусалим; к тому же — тайное проникновение в область Дераа. Акаба была спасена битвой в Петре, там, где и предвидел Лоуренс; и теперь он так же владел пустыней, как английский флот — морем. Наконец, генерал был еще меньше расположен скупиться на похвалы за успехи своих сотрудников, когда во время своей встречи с Лоуренсом получил весть о вступлении своего авангарда в Иерусалим.[386]

Глава XVIII.

Главнокомандующий не считал, что Лоуренс не играл никакой роли в его победе — он даже включил его в торжественное вступление армии в город. Его друзья собрали по одному элементы формы коменданта, и также участвовали в нем, с военной помпой, которая заставляла забыть, что исторические ключи от священного города, ключи, взятые Саладином, растерянные первые лица города напрасно предлагали разным офицерам авангарда, пока их наконец не приняли два повара-шотландца[387].

Но, пока станция Дераа не была взята, Дамаску ничего не угрожало. Только Дамаск обрек бы на отход от Леванта турецкую армию; и целью Алленби было не завоевание Святых мест, а выход Турции из войны. На севере Иерусалима турки засели в горах, где зима не давала Алленби их выгнать.

Генерал теперь ждал от арабов, чтобы они достигли Мертвого моря, через которое шла самая крупная партия вражеского снабжения, и прервали это снабжение.

Задача, предназначенная для Лоуренса, который сам надеялся сделать больше.

Турки были разбиты в Петре, арабы обосновались в Азраке; Маанская железная дорога больше не могла с военной точки зрения поддерживать город, из которого Лоуренс сделал еще одну Медину.

Вылазки Мавлюда и бедуинов. Планы взятия Тафиле. «Собаки, вы не узнаете Ауду?» Прибытие Зеида и Джаафара, отъезд Ауды. Битва при Тафиле.[388] Операция на Мертвом море[389]. Наступление зимы и неготовность английского интендантства к погодным условиям (см. «Семь столпов мудрости», главы LXXXII–LXXXVII.).

Лоуренс и его охрана также ждали, в привилегированных условиях: четырнадцать человек на одну комнату, среди зеленого дыма, вшей и ручьев воды, стекающих по глиняным террасам. Ненависть начала подтачивать этих людей, созданных для суровости и набегов, каждый из которых видел во всех остальных тюремщиков, задерживающих его в этой мерзкой и холодной тюрьме, когда, едва туман чуть развеивался, за ним виднелись пальмовые сады и проглядывали источники.

Впервые с тех пор, как сформировалась охрана Лоуренса, в ссоре между двумя из них были обнажены кинжалы. Остальные их разняли. Но закон, действующий среди охраны, был нарушен, один из людей ранен: оба виновных подлежали кнуту. Все собрались в одной из комнат, когда начальник начал удары в другой. Лоуренс и все остальные слушали удары и крики, не видя, что происходит там. Дикость арабских наказаний была ему знакома; но на этот раз вызывала в нем слишком беспокойные воспоминания. Скоро он отдал приказ остановить удары.

Виновный, Авад, принимал их не без криков, но без жалоб. Второй, Махмас — тот, кто первый ударил кинжалом — плакал. Арабы не отличали нервное изнеможение от слабости, и Махмас бежал, покинутый всеми. Назавтра Авад [пробел] верблюдов на водопой, когда Лоуренс позвал его. Араб ждал нового наказания. Лоуренс дал ему ценный головной платок, в награду за прежние заслуги [пробел]. Этим же вечером Авад распевал во все горло, продав платок за четыре фунта.

Лоуренс подарил ему платок, потому что не забывал Дераа. Твердость Авада была так же чужда его личности, как твердость Махмаса — тому, что арабы считали в нем слабостью. Судьба посылала Лоуренсу, который чувствовал себя неумолимо запятнанным — разрушенным — избиением в Дераа, тайную насмешку над самым жестоким [моментом] в его жизни.

Он ожидал, когда кончатся великие холода, чувствовал, как блохи набрасываются на его воспаленные раны, [перечитывал] «Смерть Артура»[390] и тосковал по [Азраку]. Вскоре после того, как верблюды снова могли идти в бой, он выступил через горы к Иерихону, вдоль Мертвого моря, так же, как обошел вдоль Красного моря, когда выступил на Акабу.