Демон Аль-Джибели (СИ)

Восстанавливая вмятый купол, он зачерпнул с площади, от людей полной горстью чью-то любовь, чью-то надежду, месяцы, месяцы. Молитва там сначала утихла, а потом в темноте, в скрипе и вое бури зазвучала с новой силой.

— …отврати от зла, поддержи души наши…

Он слышал ее!

Молодцы, с комом в горле подумал Бахмати и выпрямился. Какие же вы молодцы! Нет, он не мог быть слабым, когда те, кого он защищал, были так сильны.

Это еще не конец!

Он выпустил против Кашанцога великанов, и они потонули в песке. Один, занесенный по пояс, долго махал корявыми руками, пока полог бури не скрыл его от глаз.

Тьма объяла Аль-Джибель.

В этой тьме, сквозь песок, с разных сторон купол атаковали ойгоны. Все они, уже бездумные части Кашанцога бились о невидимую преграду в надежде ее прорвать. Сполохи освещали крыши и Бахмати.

Он отвечал ойгонам молниями и ветром.

Он трескался и терял тело, он безумно хохотал от боли, которую, казалось, невозможно терпеть. Искры залетали внутрь, усыпая красноватым ковром улицы.

Дни и недели людей латали дыры.

Затем дом Аджани развалился, и Бахмати в треске хвороста упал вниз. Брызнули черепки простой посуды.

Левая рука потеряла предплечье. Оно отскочило, став внезапно чужим. Из мертвеющих пальцев выкатилась жемчужина. Бахмати бросился за ней, накрыл еще действующей правой. В груди хрипело. Он перевернулся на спину. Вверху, за беснующимся песком, за искрами и огненными росчерками падающих на купол ойгонов, нет-нет да и проглядывало налившееся кровью солнце.

— Бахма-а! Умри!

Новый удар в купол опрокинул попытавшегося подняться Бахмати навзничь. Вроде и ног не стало. Он почему-то не смог напрячься и посмотреть, как они там, с ним или уже отдельно. В куполе образовалась дыра, в которую с визгом устремился песок и уцелевшие ойгоны.

Бахмати погладил жемчужину. Ну что, последний шанс?

Кашанцог вырос из бури чуть светящейся громадой, многорукий, многоглазый, многозевный, рога и когти, зубы и языки.

Руки его разодрали купол надвое.

Вбирая в себя ойгонов, он подступил к лежащему Бахмати. Навис, упираясь в небо — в каждом глазу злой сверлящий зрачок.

— Вот и я, Бахма!

Бахмати выставил руку с жемчужиной. Ладонь дрожала.

— И что? Ты думаешь победить меня этой фитюлькой? — Кашанцог захохотал. Содрогнулась земля, посыпались ограды и дома. — Ты слишком смел.

Он замахнулся.

— Погоди, — выдохнул Бахмати.

Ему вспомнился Чисид, как он говорил про огонь в груди. Да, у него не достало этого огня. Он не такой уж сильный ойгон.

Но…

— Погоди, — улыбнулся Бахмати Кашанцогу, сплюнув кровью. — Знаешь, что удивительно? Все ойгоны боятся людей. И ты, ты тоже. Но почему? Не спрашивал себя? Нет, не потому, что у них есть заступники, Союн и его айхоры. И не потому, что они размножились сверх меры и загнали ойгонов в пустыни и горы.

Он сдавил жемчужину в кулаке.

Мысль пришла ниоткуда, она таилась, она царапалась и вот, родилась. Когда Зафир бесстрашно стоял перед ним, спасая человека из пустыни, не скудоумие уберегло его, понял Бахмати. Всем сердцем толстяк верил в правильность своего поступка. Всем сердцем. И это сделало его непобедимым.

Надо только подтолкнуть. Надо только зажечь.

— Дело в том, — со свистом втянув жаркий воздух, сказал Бахмати, — что людям в определенных ситуациях свойственна, казалось бы, совершенная глупость — самопожертвование. Они могут совершать отчаянные, невероятные поступки, на которые бы никто из нас никогда не осмелился. Знаешь, почему? Потому что мы все делаем для себя. И ради себя. А они… они готовы к смерти ради чужой жизни.

— Чушь!

— Да нет, среди них надо пожить, чтобы это понять. Они непобедимы, глупый ты каннах. Они непобедимы, как бы ни были слабы, — сказал Бахмати и, напрягая горло, закричал: — Зафир! Люди! Я дарю вам силу убить Кашанцога!

Жемчужина в его пальцах хрупнула, и собранное впопыхах потекло из нее на площадь, заставляя светиться золотые слезы. Дни, месяцы и пятьсот два клочка из половины души Бахма-тейчуна, ойгона места, демона на Договоре.

Он даже успел рассмеяться летящей в лицо боли.

Потом была тьма. Короткий отрезок, в котором ему слышались людские шаги, топот, крики, удивленный рев Кашанцога…

Потом приснился Зафир. "А я ведь разгадал твою загадку, — сказал он и зашептал: — Спите, люди Аль-Джибели…"

Потом стал свет.

Бахмати подумалось: интересна подземная жизнь. Он не видел себя, не видел ничего. Всюду было сияние, внутри и вовне.

— Здравствуй, Бахмати.

Слова удивительным образом пришли отовсюду.

— Я умер? — спросил Бахмати.

— Да, — ответил голос с легкой печалью, — ты умер.

— Но мы победили?

— Вы победили, — говоривший, казалось, улыбнулся. — Я лишь чуть-чуть помог.

— Это хорошо, — сказал Бахмати. — А почему я… меня же не должно быть.

— Ну, пока я здесь решаю, чему быть, а чему не быть, — сказал голос отовсюду. — И кому быть. Ты очень порадовал меня, Бахма.

— Я — обычный ойгон на Договоре. Был.

— Но ты встал между людьми и Кашанцогом. Ты спас их. Хотя у тебя почти не было шансов.

— И что теперь?

Сияние сделалось торжественным.

— Я предлагаю тебе стать айхором. Быть подле меня. Защищать людей и дальше.

— Айхором?