Демон движения

Последние слова он произнес вполголоса, словно про себя, и на минуту замолчал. Слышен был лишь грохот рельсов да перестук вагонных колес.

— Дамы и господа! — вновь заговорил Струг. — Настал особый момент, момент воплощения многолетних мечтаний. Этот поезд теперь принадлежит нам — мы завладели им безраздельно; чуждые, равнодушные или враждебные элементы уже удалены из его организма. Здесь царит суровая атмосфера глухого пути и его сила. Через минуту эта сила должна проявиться. Кто не чувствует себя достаточно подготовленным, пусть вовремя даст задний ход; потом может быть слишком поздно. За вашу целость и безопасность я ручаюсь. Путь свободен и двери открыты. Итак? — повел он вокруг испытующим взглядом. — Никто не отступает?

- 202 -

Ответом было глубокое молчание, пульсировавшее учащенным дыханием двенадцати человеческих грудей.

Струг триумфально улыбнулся:

— Тогда хорошо. Все остаются здесь по доброй воле, каждый из вас в этот момент сам отвечает за свой шаг.

Путники молчали. Их беспокойные, тлеющие лихорадочным светом глаза не отрывались от лица обходчика. У одной из женщин вдруг случился приступ истерического смеха, который столь же внезапно прекратился под спокойным холодным взглядом Струга. Смотритель вытащил из-за пазухи четырехугольную картонку с каким-то рисунком.

— Вот наш прежний путь, — показал он пальцем на двойную линию, черневшую на бумаге. — Маленькая точка здесь, справа, — это Дрогичин, который мы только что миновали; та, вторая, побольше, вверху — это Гронь, конечная станция на этом маршруте. Однако мы туда уже не попадем — эта цель теперь нам безразлична.

Он замолчал, напряженно всматриваясь в рисунок. Дрожь ужаса сотрясла слушателей. Слова Струга падали на душу тяжко, словно растопленное олово.

— А здесь, слева, — объяснял он дальше, передвигая указательный палец, — расцветает пунцовая линия. Вы видите, как извивается красным ее линия, удаляясь все дальше от главной трассы?.. Это линия глухого пути. Мы должны выехать на нее...

Он снова умолк, изучая кровавую ленту.

Снаружи донесся грохот быстро вращавшихся колес; очевидно, поезд удвоил скорость и мчался вперед с безумным неистовством.

Обходчик произнес:

— Момент настал. Пусть каждый из вас примет сидячее или лежачее положение. Да... хорошо, — закончил он, окинув внимательным взглядом путешественников, которые, как загипнотизированные, исполнили распоряжение. — Теперь можно начинать. Внимание! Через минуту сворачиваем...

Держа правой рукой рисунок на уровне глаз, он вновь с фанатичной исступленностью уставился на него резко

- 203 -

расширившимися зрачками... Затем застыл, как дерево, выпустил картонку из рук и, словно заледеневший, встал без движения в середине купе; глаза его так сильно закатились вверх, что были видны только края белков, лицо приобрело каменное выражение. Внезапно, словно автомат, он деревянным шагом двинулся к открытому окну... Будто колода, оперся грудью на нижнюю часть рамы, оттолкнулся ногами от пола и наполовину высунулся наружу; его фигура, жестко вытянувшаяся за окном, качнулась несколько раз на краю рамы, как магнитная стрелка, и застыла под углом к стене вагона...

В этот момент раздался адский треск, словно вагоны разлетались на куски, неимоверный грохот сокрушаемого железа, биение буферов и сцепок, лязг дико крутящихся колес и цепей. Посреди шума, в котором, казалось, слились треск разбивающихся в щепки лавок и оборванных дверей, среди грохота рушащихся потолков, ломающихся полов и стен, среди звона лопающихся трубопроводов и резервуаров застонал отчаянный свист локомотива...

Неожиданно все смолкло, словно погрузилось в землю, развеялось, и уши наполнил чудовищный, мощный, бескрайний шум...

И на долгое-долгое время весь мир окутало это шумящее бытие, и казалось, что все земные водопады поют свою грозную песнь и все земные деревья шелестят бесчисленными листьями... Потом и это утихло, и над миром разлилась великая тишина мрака. В мертвых и безгласных просторах распростерлись чьи-то невидимые, чьи-то невероятно ласковые руки, успокаивающе поглаживавшие траурную ткань пространства. А под этими нежными ласками раскачивались какие-то мягкие волны, плыли легкими барашками и убаюкивали, погружали в сон... В сладкий, тихий сон...

-------------------------

В какой-то момент профессор очнулся. Еще не полностью придя в себя, посмотрел вокруг и обнаружил, что он находится в пустом купе. Его охватило какое-то неопределенное ощущение чуждости; все вокруг казалось каким-то другим, каким-то новым, чем-то таким, с чем надо было

- 204 -

свыкнуться. Однако адаптация происходила удивительно медленно, с заметным сопротивлением. Проще говоря, надо было полностью изменить «точку зрения» и «восприятие» окружающих вещей. Ришпанс чувствовал себя, как человек, который выходит на дневной свет после долгого блуждания в темном многокилометровом туннеле. Протирал ослепленные темнотой глаза, стирал мглу, заслонявшую поле зрения. Начал вспоминать...