Демон-Хранитель (СИ)

— Твои слова, — произнёс он, словно бы заключая со мной сделку. — Тебя пригласят, а теперь ступай, душа.

Я встала и с удивлением увидела за своей спиной незаметно подошедшего прекрасного юношу с белокурыми волосами. Он взглядом ждал указаний Гавриила по поводу меня. Я вновь взглянула на архангела.

— Пусть побудет в Саду, — приказал он юноше и снова уставился в бумаги, как будто меня не существовало.

Прекрасный ангел рукой указал следовать за ним, и я пошла, в дверях всё же обернувшись на заваленный бумагами стол, и встретилась врасплох со взглядом Гавриила. Сцепились словно бы два огня, но разных: один — холодный, другой — живой. Одной стихии, но настолько противоположные, что никогда не поймут друг друга.

Юноша удалялся, и я поспешила за ним, по дороге выбрасывая все мысли прочь из головы, вновь погружаясь в свою скорбь, но где-то глубоко в душе лелея смутную надежду от слов о Соле одного из могущественных существ этой вселенной.

Меня провели в чудесный сад, который благоухал и цвёл настолько великолепно, что все земные сады меркли перед его красотой, а запахи просто гасли перед ароматами, царящими здесь. Среди этого превосходства стояла трепещущая от горя душа, ожидавшая суда над собой, не видевшая своей вины, виновная лишь в том, что любила. Слезы сами потекли из моих глаз, и мне захотелось стать птицей.

— У меня в саду не рыдают, а радуются, — произнёс за спиной скрипучий голос.

Я, вздрогнув, обернулась. Седой старичок невысокого роста в больших резиновых сапогах и перчатках, опершись на лопату, с лёгким прищуром и широкой улыбкой смотрел на меня.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровалась я и, оглядевшись вокруг, увидела, что мы были в саду одни, не удержавшись, спросила: — А вы — садовник?

— Я-то? — он неожиданно расхохотался по-доброму и так заразительно, что и мне захотелось улыбнуться, что я и сделала. — Да, здесь я садовник, — вдруг он неожиданно предложил мне: — Хочешь помочь?

— Да, конечно, — с готовностью согласилась я, занять себя — это самое лучшее сейчас, моим рукам нужна работа, чтобы не бездействовать и отогнать от себя мрачные мысли.

Старичок внимательно посмотрел на меня и достал из брюк пару перчаток, а из стоящего рядом ведра вынул небольшую лопатку для цветов. Он привёл меня к взрыхлённой грядке и жестом указал на рассаду в деревянной кадке. Мы перетащили её поближе к земле и принялись сажать ростки чудесных цветов, некоторые уже сейчас великолепно пахли. Я могла себе только представить, как они будут благоухать, когда расцветут в полной мере. Я сама не заметила, как включилась в работу, встав на колени и перепачкав щеку землёй. Услышала громкий смех старичка и недоуменно посмотрела на него, стирая проступивший пот предплечьем руки.

— Ты мне нравишься — не боишься испачкать руки, — проговорил он, как бы поясняя свой смех.

— Привычка с монастыря, нам приходилось много работать, — ответила я, хотя вопрос не был задан.

— Ты там росла? Ты — сирота? — спросил он сочувственно, что было свойственно всем пожилым людям.

— Да, — ответила я.

— Я бы не подумал никогда, ты хорошо воспитана.

— Спасибо, — поблагодарила я садовника за комплимент, а сама подумала о Соле, которому единственному было не наплевать на меня, и снова ком в горле, душащий меня.

Мы помолчали. Садовник видел мою скорбь и не лез с расспросами, а я была благодарна ему за это.

— А у вас есть дети? — спросила я, чтобы хоть как-то отвлечься.

Старичок смерил меня хитрым взглядом и произнёс в своей манере:

— У меня-то? Есть, много.

Я посмотрела на него и улыбнулась, снова спросив:

— Слушаются вас?

— Не-а, — ответил он и снова заразительно засмеялся.

— Почему? — спросила я снова, искренне удивляясь: у такого чудесного человека и такие непослушные дети.

— Слишком разные, слишком непокорные, много думающие о собственном благе, берущие от этого мира всё, не желающие ничего отдавать взамен, обращающиеся ко мне только в нужде, а я бы так хотел, чтобы они приходили ко мне с радостью и постоянно просили меня, мне так хочется исполнять все их просьбы, если они разумны, а исполнение их чаяний необходимо им, — он произнёс это с болью и скорбью, которая невольно скользила в его голосе.

Я более внимательно взглянула на старичка, и мне стало жаль его. Работает здесь на небе, ведь бесплатно — наверное, не кормят, или что они тут делают, чтобы насыщаться, да ещё и дети непослушные. Мой порыв, и я обняла его. Чувствовала, что садовник остолбенел, но затем, похлопав по спине, отстранился.

— Полноте-ка, детка, тебе ли жалеть меня, я сейчас радовался, — сказал он, не уточнив, а я не стала спрашивать.

Мы вновь замолчали, высаживая последнюю рассаду. Встав с земли, мы удовлетворённо смотрели на дело наших рук, снимая перчатки.

— Ты хорошо потрудилась, спасибо, мне самому уже тяжеловато заниматься садом, — произнёс он, покряхтывая.

— Дети не помогают? — как-то само собой вырвалось у меня, и я уже жалела об этом.