Демон желания для девственницы

− У меня сисек нет, я ему не интересен, а вот ты…

Я шутливо тяну к ней руки, вернее не к ней, а к ее груди, и она понимает, что я дурачусь, но не бьет меня, а притворно пугается и убегает от меня по лестнице, а я бегу за ней и просто смеюсь, а когда ловлю, просто обнимаю с улыбкой. Я почти сыт, поэтому даже не пытаюсь ее лапать.

Она улыбается мне загадочно, весело.

− Так, и что теперь? — спрашиваю я, украдкой целуя прядь ее волос, просто от полноты чувств и тут же признаюсь: − Я не хочу домой.

Она смотрит на меня удивленно. Конечно, она думала, что я потащу ее в постель, а я не потащу. Вернее потащу, но не сейчас. Мне сейчас так хорошо, я полон сил, а это так приятно, что я предлагаю:

− Давай погуляем! Просто погуляем. Смотри, какая погода хорошая!

Она сначала щурится, явно мне не веря, а потом, махнув рукой, соглашается.

− Давай. Тут парк недалеко, можно пешком дойти. Там красиво вечерами.

Я просто киваю. Такое чувство, что не только она меня кормит, но и я ее, потому что просто хорошего настроения от нее достаточно, чтобы я не думал о сексе, ну и о еде, разумеется.

Парк действительно оказался рядом. Держаться за руки и идти по темным аллеям было немного странно, да и сами узкие аллеи напоминали мне первое пробуждение на Земле.

Когда отрубили крылья — это не было особенно больно. Я приближенный Люцифера, поэтому ран на мне было немало и все они болели одинаково, зато пустота внутри была страшная.

− Вы все умрете без отцовской любви, − сказал тогда Рози — сволочь блондинистая.

Я смеялся в раю, а вот, придя в себя, в лесу уже не смеялся. Сил не было, а жрать хотелось. Именно жрать. Голод ангелам не ведом, они не испытывают его, просто иногда вкушают райские плоды и какают, конечно, бабочками… Ну, ладно, не бабочками, но обойдемся без подробностей. Главное, что есть им совсем не обязательно, а тут крутило так, что хоть руку себе откуси, а сил никаких. Я почти час пролежал на какой-то влажной подстилке из полугнилых листьев, прежде чем нашел в себе силы подняться и пойти искать еду, хоть какую-нибудь.

Кто-то из падших пытался грызть сухую кору, а Люцифер принял решение идти к людям.

− У них точно есть еда, − сказал он.

− К людям? Ну уж нет! — возмутился я. — К этим отцовским любимчикам? Да он только этого и ждет, что эти бескрылые твари будут нас спасать, вернее как мы приползем и будем просить у них помощи. Я не буду так унижаться.

Он схватил меня за рубашку, встряхнул, правда слабо, сам большей части сил лишился, а раньше… эх, какими же мы были когда-то сильными…

− А ты хочешь подохнуть здесь? — спросил он у меня.

Сил не было даже на ответ, все ушли на возмущение. Ему за меня ответил рокот из моего живота. В тишине это был именно рокот, а не урчание. Люцифер бы посмеялся, если бы сам не шатался от изнеможения. Он просто меня отпустил и увел тех, кто был готов с ним идти. Кто-то встать не смог, так там и остался, а я попытался доползти до воды. Там должна была быть еда, хоть какая-то. По пути я несколько раз отключался. Я закрывал глаза, а когда открывал, понимал, что солнце встало или описало полукруг. До воды я так и не добрался. Меня из беспамятства выдернули нежные руки, а потом мне к губам поднесли кувшин и я вцепился в него и пил, едва не захлебываясь. Потом уже понял, что дала мне его девица. Человечка.

Тогда меня это разозлило, но эта гадина двуногая причитала что-то о гадких разбойниках, а я понимал, что ед а тут она.

О, я в тот миг понял, что такое инстинкт хищника и как зверь понимает, что вот это можно есть, а это нет. Она была едой. Моей едой и плевать было на хлеб в ее руках. Нет, я его конечно сожрал, потому что хоть я людей и не любил, а жрать их как-то слишком.

Она еще и с ранами моими возилась, тогда мое ангельское тело еще не развалилось, не осыпалось пеплом и мне не приходилось делать другое, каждый раз разное, чтобы не узнавали старые жертвы и попадались новые. Тогда я был еще ангельски хорош… теперь конечно дьявольски и Люцифер может прикурить… Тьфу, блин, не вспоминать его, а то правда же припрется!

Мысленно перекрестившись (ну а вдруг поможет?), я шел дальше и нежно гладил ее руку, вспоминая ту первую женщину. Она сама меня поцеловала. Напугала меня до усрачки, но ничего, я тут же понял, что жрать ее не обязательно. Она меня кормила прикосновением и конечно я быстренько скумекал, как отхапать побольше. Я ее трогал по-разному, а она извивалась, стонала, потом сама что надо ухватила и куда надо засунула.

Я тогда был так наивен, что даже не могу в воспоминаниях все нужными словами называть. Кто там кого трахнул — дело спорное, но сытное, а значит плевать.

Она была женщина одинокая. Жила тут в рыбацкой сторожке, муж у нее умер, а меня она спасла своей жадной вдовьей похотью.