Демонология Сангомара. Хозяева Севера

– Да-да! А на Юге от нас быть Детхай, из которого и прибыл почтенный Пацель. Мою маму как раз приобрести на его невольничий рынок, именно там. Рядышком с нами, кажется, Гаиврар. Он горный такой, и попасть в него можно через перевал, за которым следить злые воины. Но у тео Мариэльд хорошие отношения с Гаиврар, поэтому она лишь показать свой перстень – и нас с почетом пропустить. Да и вообще нас везде пропускать, пока мы ехали сюда! Летом у нас много свежих ветров с моря, а зимой не так холодно, как здесь. Ну, так говорить все люди… Хотя и у нас иногда бывать очень холодно. – Девушка устала подпирать голову и села, обхватила колени. – А еще наш Ноэль называть везде землей голубой олеандр – этот цветочек пахнуть сладко-пресладко! Всю весну, лето и осень он цветет, усыпать Ноэль голубыми цветами. Это так красиво, тео Юлиан! Я любить в месяц Осте сидеть на высокий холм, около особняк, и любоваться оттуда море и… – Она забывала слова и путала окончания. – И весь, подобно одеялом, холм укрываться голубыми олеандрами. Ада, правда, ругать на меня, называть лентяйка и бездельница, но она просто не понимать! Вам понравится, тео, вы полюбить Ноэль всем своим большим сердцем!

– А какое оно, море? Как большое озеро? – спросил Уильям, никогда ранее не видевший его.

– Оно… Ну, оно больше озера… синенькое такое, иногда голубенькое, а когда из ноздрей дюжа дуть страшный ветер, то становиться черное. Оно лежать до самой… вон туда… – помялась девушка, не зная, как объяснить. – До самой полосочки, там далеко…

– Горизонт, – снова подсказал Уилл.

– Да, спасибо, – раскраснелась Фийя. – В общем, во время хорошей погоды море – ярко-синий и сиять в лучах солнца, как сапфир в перстень тео Мариэльд, а во время непогоды становиться угрюмым и мрачным. Не зря же наши цвета, тео Юлиан, – это голубой, бледно-васильковый, синий, серый и белый. Это цвет олеандр и моря!

Вдруг сильнейший порыв ветра ударил в ставни. Они с грохотом распахнулись. Ржавый крючок, державший их, переломился от старости пополам и отлетел куда-то в угол. В комнату ворвалась вьюга и принялась настойчиво наносить сугробы, обдавать все и всех ледяными порывами ветра.

Спрыгнув с кровати, Уильям с трудом закрыл ставни, отплевываясь от летящих в лицо снежинок. Нужно было чем-нибудь скрепить створки, и он оглянулся, но под рукой не нашлось ничего подходящего.

– Дайте что-нибудь! – воскликнул он.

Фийя подскочила и растерянно, как всякая женщина, не способная принять решение без мужчины, замерла посреди комнаты. И захлопала глазками.

– Не стойте! Дайте!

– Что дать-то?..

– Спицы. Одну достаньте! Я видел их у вас! – обернулся Уилл.

– Да-да, сейчас… – Девушка кинулась доставать ее из сумки.

Вскоре распахнутые ставни были побеждены. Бронзовую спицу вставили вместо вылетевшего ржавого крючка, скрутили ее колечком, и Уилл обернулся, чтобы выдохнуть. За этот короткий миг метель успела обелить все снегом, и пришлось вытряхивать его из одеял, убирать следы зимы с сумок и табуретов, пока ничего не промокло. Внутри вновь обосновался приятный глазу полумрак.

– Как бы нам здесь не проторчать несколько дней, – произнес наконец Уилл. – Столько времени потеряем…

– А вы куда-то спешить? – спросила айорка.

– Моя родная матушка в Офурте. Она больна зимней аспеей. И я читал, хотя, впрочем, и замечал, что чем холоднее зима, тем сильнее болезнь. Я переживаю, мы не успеем.

– Ох, это очень плохо, – прошептала Фийя. – Но я надеяться, что дюжи проявят снисходительность. – И она тут же стыдливо добавила: – Хотя это прозвучать грубо, тео Юлиан, но я с утра, наоборот, подумать, что подольше бы продлилась эта северная метель. И чтобы засыпать все по крышу. И чтобы мы подольше быть вдвоем. Мне хотелось показать вам, что я не так плоха, как показаться ночью. Теперь я, конечно, понимать – это дурные мысли. И мне стыдно.

С разрумянившимся от вьюги лицом она стояла, потупив взгляд. Фийя не имела ни тонких черт лица, ни узкой талии, ни таинственной глубины глаз и уж тем более особой грации, присущей той же дочери графа Тастемара. Нет, ни в коем случае ее нельзя было назвать утонченной красавицей. Относительно многих других она и вовсе казалась блеклой. Однако в силу юности, которая зачастую одаривает даже блеклость отблеском красоты, меркнущей спустя пару-тройку лет, она была привлекательна.

И главное, что, испробовав утонченную красоту, которая оказалась предательской, Уильяму понравилось это отсутствие глубины в глазах Фийи, этих теней, в которых прячутся затаенные злые мысли. Напротив, все ее помыслы как бы лежали на поверхности, протяни руку – и вот они, понятные, открытые и преданные.

Поэтому, когда айорка опустила свою головку с разметавшимися по плечам волосами, он обреченно вздохнул, а затем выругался про себя. Похоже, Мариэльд победила… Уже стало казаться, что и вьюгу наслала тоже она, хотя, конечно, Уильям понимал, что это глупости.