Демонология Сангомара. Хозяева Севера

Некоторые жители глядели недоверчиво, потирали глаза кулаками, таким уж невозможным им казалось все происходящее, а другие и вовсе побежали разнести вести.

– Вернулся демон! – разлеталось повсюду.

– Демо-о-он! Упаси нас Ямес!

– Веди нас к больной женщине, сын мой! – властно приказала Мариэльд, так и не покинув седла.

Чувствуя, как колотится его сердце, Юлиан быстрым шагом повел ноэльцев по глухой улочке, где некогда жила бабушка Удда. Остановился он около соседнего покосившегося глиняного дома. Позади был разбит огородик, и о нем явно забыли еще летом: холм прошлогодней листвы, лопата и грабли лежали брошенными на присыпанной снегом земле. Все здесь гнило в сырости, неухоженности. Покосившуюся на петлях дверь кто-то, видимо, отремонтировал перед самыми холодами, но сделал это неумело: в щели продолжали задувать стылые зимние ветра.

У господина принял поводья молчаливый Кьенс.

Пацель неуклюже спустился со своей пухлой кобылки и поправил такую же пухлую сумку, затем подал руку старой графине, чьи серебристые косы упали на спину, едва она скинула капюшон.

Юлиан постучал в дверь.

– Ну что опять?! Скоро отдам! – послышался знакомый ворчливый голос. Дверь отворилась.

Не сразу у Юлиана получилось узнать своего старшего брата. Малик сильно исхудал, глаза его потускнели, как озера во время дождя, а от носа к углам рта протянулись две глубокие борозды. Это были отметины жизни, сопровождаемой только лишениями и страданиями. Рубаха на нем тоже была изношенной, старой и висела потным мешком.

Зато Малик младшего братца вспомнил сразу же. Как не вспомнить того, из-за кого, по его мнению, они теперь живут в безобразной лачуге, с трудом сводя концы с концами? С выпученными глазами он еще некоторое время туго соображал, уж не грим ли перед ним. Уверившись, что нет, он тотчас подался назад и схватился за дверь.

От нежданного гостя хотели запереться, но тот успел подставить высокий сапог в узкую щель.

– Ты… – пролепетал севшим голосом брат.

– Я… Я здесь, чтобы помочь, – торопливо ответил Юлиан. – Впусти меня!

Малик поглядел через плечо младшего брата. За тем стоял отряд, по-иноземному одетый и, главное, вооруженный копьями, которые сверкали наконечниками. При огромном желании послать посетителя к чертям Малик не мог этого сделать. Ему только и оставалось, что беспомощно пригладить свои поредевшие сальные волосы, уронить голову и впустить всех.

Пригнувшись, Юлиан, Пацель и Мариэльд переступили порог и оказались в крохотной комнатушке. Тут не было ни единого оконца. Посередине комнаты, на земляном полу, пылал обложенный камнями очаг. Вокруг него были три лежанки, а ближе к стене стояли кривоногий столик, два заваливающихся стула и подвешенная к потолку колыбель, которая едва покачивалась из стороны в сторону. В целом все здесь было беспросветно нищим, жалким, лишенным малейшей надежды на то, что этот мрак разойдется и солнце одарит своей благодатью.

Колыбель закачалась еще сильнее, и изнутри донесся детский плач.

Со стула поднялась похожая на тень Шароша, сгорбилась над люлькой, чтобы убаюкать требующего внимания ребенка и вновь приняться за работу. На собравшихся у двери господ она вперилась устало, да и то не сразу. Неподвижные маленькие глаза принялись в каком-то продолжительном отупении разглядывать шаровары, вьющийся по одеждам голубой цветок, аристократические лица, кольца, броши… Все это было из какого-то другого мира. Незнакомого ей… Богатого…

Но все-таки и к ней пришло понимание, кто стоит у порога. Тогда Шароша горестно вскрикнула, выхватила из колыбели уже заснувшего сына и прижала его к груди, выдав свой страх за его маленькую жизнь. Сын громко заорал. А мать отошла к стене и уставилась на того, кого считала чудовищем.

Юлиан покачал головой сам себе. Разве прижимала бы она сейчас к себе кого-нибудь, не спаси он ее тогда от вурдалаков? Как, однако, коротка на добро человеческая память, думалось ему, и как крепко она впитывает все злое.

Он посмотрел на перепуганную женщину, ее покрытые огрубелыми мозолями руки. А потом увидел гору прутьев позади, у стены, и понял: они с мужем занимаются изготовлением корзин. Труд тяжелый, изнуряющий. Только им, видимо, и спасались, чтобы не помереть с голода.

Свою матушку он обнаружил за пламенем очага, на лежанке, приподнятой над землей подстеленными ветками и прелой соломой. Ее укрыли толстым дырявым льняником, и она лежала неподвижно. Потому Юлиан и не заметил ее с порога. Вид матери испугал его… Похоже, Нанетту сильно лихорадило. С полураскрытых губ срывались то болезненные нестерпимые стоны, то шепот, и порой она как-то судорожно вздыхала, не приходя в сознание. Висок ее блестел бисеринами пота.

Обеспокоенный Юлиан коснулся родного лица, бледного, худого, но почему-то одутловатого. Стоило ему отдернуть одеяло, как вверх взметнулись гнилостные, спертые запахи и под старой рубахой обнаружились пролежни размером с кулак. Видимо, лежала так, едва живая, в полузабвении, пожилая матушка уже довольно давно.