Демонология Сангомара. Хозяева Севера

Где-то наверху скрипнула ставня. Юлиан поднял глаза, и ему показалось, что то были ставни окна Лины. Показалось ли. Впрочем, вздохнув, он поспешил покинуть свою комнату и постучал в дверь к Мариэльд.

Графиню он застал сидящей на краю кровати, пока Ада заплетала ее длинные серебристые волосы во множество кос, украшая их. На старой женщине было серое теплое платье с высоким воротом.

Юлиан склонил голову в знак уважения.

– Доброе утро, мой любимый сын.

– И вам… матушка…

– Когда мы уедем отсюда?

– Сначала я хочу навестить родных, – ответил Юлиан. – Если матушка уже очнулась, я готов отправиться с вами сразу после того, как удостоверюсь, что она в полном здравии и ясном уме.

– Как? Не хочешь задержаться? – И графиня лукаво вскинула бровь.

– Нет, меня здесь, в старой жизни, больше ничего не удерживает… Я хочу увидеть морской Ноэль и, кажется, уже готов полюбить его.

– Тогда поспеши! – улыбнулась Мариэльд. – Я прикажу Кьенсу собраться, чтобы мы могли тотчас тронуться в далекий путь.

Юлиан покинул комнату, чувствуя, как быстр и легок его шаг. Ноги сами по себе понесли его через площадь, по глухому проулочку, мимо жителей, которые шарахались в стороны, – к покосившейся лачуге. По пути он краем глаза видел, как все белым-бело вокруг. И от этого ему сделалось на душе светло, точно пышным, высоким снегом укрыло не только голую землю, но и его душевные раны. Правда же, что зима, ясная, ледяная, порой одаряет возвышенным чувством внутренней чистоты? Разве же морозный воздух не изгоняет ненадолго застоявшийся внутри темный дух, освобождая место для мечтаний и порывов?

Малик открыл ему дверь.

– Это Уильям? – послышался откуда-то изнутри до боли знакомый и любимый голос.

С дрожащей улыбкой Юлиан переступил порог, пригнувшись. У очага стояла Нанетта: с ровной спиной, помолодевшая на десяток лет. Ее добрые красивые глаза, которые достались и младшему сыну, были устремлены к вошедшему. В них блестели слезы. Стоило Юлиану увидеть ее, как он сразу понял, что тогда, на площади, матушке было гораздо хуже, чем ему самому, что она продолжала любить его вплоть до той поры, пока не забылась в болезни.

– Сынок! – воскликнула Нанетта, кинулась к нему и обняла. – Малик мне все рассказал. Спасибо тебе, мой мальчик, спасибо!

– Я рад, что ты выздоровела… – Он любя погладил ее по спине, и глаза его предательски покраснели. – Как ты себя чувствуешь, мама?

– Прекрасно! Ах, я никогда себя так не чувствовала. Столько сил, в молодости столько не было… – Нанетта, увидев глаза сына, тоже разрыдалась. – Что же с тобой случилось, Уильям? Как с тобой поступили те люди, что увезли тебя? Где ты был весь этот год?

– Много чего, мама, случилось… – сквозь слезы произнес Юлиан. В этот момент он вновь стал Уильямом, рыбаком из Вардцев, пусть и ненадолго. Он все еще продолжал обнимать родную матушку, не в силах отойти. – Но сейчас, когда я убедился, что с тобой и с Маликом все хорошо, мне пора отправляться дальше, в Ноэль.

– Ох, да защитит тебя Ямес, сыночек. – Нанетта плакала. – Я тебя так люблю, и неважно, кем ты стал. Совершенно неважно… Пусть тебя бережет судьба и на пути попадаются лишь хорошие люди! И прошу тебя, сам… сам, главное, оставайся человеком!

Наконец, нехотя разорвав объятия, Юлиан поцеловал матушку в лоб и сказал Малику:

– Брат, я купил у господина Осгода тот добротный дом у мастерской. Люди вряд ли осмелятся упрекнуть тебя в чем-то после произошедшего… Но если что, говори, мол, я припугнул тебя и обещал вернуться позже. Говори, что ты против моего присутствия. В общем, думаю, разберешься…

И он передал купчую пораженному старшему брату. Тот покрутил ее, но, не умея читать, поверил на слово и кивнул.

– А это на покупку мебели, одежды и прочего, – добавил Юлиан и показал кошель с оставшимися монетами. – Там двести сорок даренов. Вам должно хватить надолго. Только не вздумай пропить!

– Не пью уже полгода! – проворчал Малик и жадно протянул руки.

– Сынок, как нам отблагодарить тебя? – еще пуще разрыдалась сердобольная Нанетта и прикрыла локтем лицо, чтобы вытереть слезы.

– Запомнить меня человеком…

За дверью раздалось конское ржание, и Юлиан понял, что его время пришло.

– Мне пора! – произнес он чистым голосом.

– Погоди… Хоть подержи на руках племянника. Его назвали Бэлином, в честь дедушки! – воскликнула матушка и махнула рукой, подозвав к себе невестку.

Шароша поглядела недоверчиво, отупело, но приблизилась, ибо не смела противиться главной в доме женщине. С подозрением она передала агукающее дитя их гостю. Юлиан принял его осторожно, посмотрел в еще мало что выражающие выпученные глазенки и, немного подержав малыша, у которого с губы потянулась нить слюны, вернул. Он не знал, что с ним делать. Смятенный, он вновь обнял матушку Нанетту, пожал руку брату, кивнул Шароше и вышел на улицу, смахивая слезы счастья.

Кьенс держал за поводья его серого коня, и, вскочив в седло, Юлиан в последний раз посмотрел на стоявшую на пороге семью, что дышала в ладони, чтобы согреться на морозе, – и улыбнулся им.