— Это же фанатики… После того случая отец изгнал их всех из Солрага, разрешив лишь традиционное поклонение. Выходит, что граф спас наши жизни…
— Ясно. — Уильям шел, склонив голову. — А я думаю о том, что буду делать после суда. Если все пройдет хорошо, то попробую устроиться в городе хоть кем-нибудь.
Йева грустно вздохнула. Взяв его под локоть, она сильнее прижалась к нему. На улице свистел холодный ветер, и ей стало зябко. А может быть, ее трясло от душевных волнений, от той несправедливости, что сейчас вершилась в ее семье.
— Знаешь, у нас в донжоне слуг немного, но ради тебя отец… он… наверное, сделает исключение. И если устроишься в замок, тогда мы будем видеться чаще… — Она отвернулась и быстро заморгала, пытаясь успокоиться.
— И это тоже! — улыбнулся Уильям.
Вдвоем они завернули за угол, и взору их открылся огромный рынок, расположенный на круглой площади и тесно заставленный прилавками. Правда, б
Уильям восторженно воскликнул:
— Ого! Вот это я понимаю — рынок так рынок!
По кругу торговой площади близко друг к другу стояли двух- и трехэтажные домики. Окна у них были аккуратные, полуциркульные, фасады — добротные, из хорошего камня. Там находились всевозможные лавки с травами, одеждой, тканями, безделушками и украшениями. Всем этим лавкам здесь было явно тесно, потому что стояли они, подбоченившись, не оставляя между собой даже щели. А с другой стороны рынка, коль перейти через дорогу, располагался ветхий постоялый двор в два раза младше Филиппа.
Пара какое-то время гуляла по площади, по которой кружил, подвывая, ветер, пока Уильям не взглянул на Йеву. Ее тонкие губы посинели; сама она прижалась к нему уже не столько от сердечных чувств, сколько от озноба. Тогда он расстегнул свой плащ и без слов накинул на ее плечи.
— Да не надо… — начала было возмущаться она. Но теплая накидка так хорошо укрыла ее, что она довольно вздохнула.
— Надо. Мне не холодно, не волнуйся. — Уилл вздрогнул под налетевшим ледяным порывом, но виду не показал.
Парадная улица, вьющаяся сквозь весь Брасо-Дэнто, вывела их на другую площадь — Воронью. Та ничем не отличалась от предыдущей. Такая же круглая, подставленная хмурому свинцовому небу, выложенная брусчаткой, которая сейчас едва блестела от прошедшего дождя. Но здесь не было ни прилавков, ни красивых магазинчиков.
Зато располагались величавый белокаменный храм Ямеса, таверна «Черный ворон» и множество прочих зданий, радеющих за городское благо: налоговый дом, охрана, суд и учреждения ремесленных гильдий. Через площадь от храма виднелся бордель с ярко-красной черепицей. Знал бы Уильям, какая кровопролитная война ведется между этим борделем и божьими слугами… Прошла уже пара столетий с тех пор, как граф узаконил проституцию, и столько же не прекращались вопли жрецов, требующих убрать с площади этот дом порока и разврата. Правда, нередко обнаруживалось, что эти же жрецы и являются самыми частыми его посетителями, но сей факт ими всегда гневно отрицался. Зная отношение своего рассудительного отца к вере в Ямеса, Йева подозревала, что выделенное под бордель место было его шуткой. Но граф всегда отнекивался, хитро улыбаясь, разводил руками и никогда не соглашался с тем, что все это было устроено нарочно.
Рядом с площадью, окаймляя ее, также высились дома знати — красивые, украшенные резьбой, статуями, флагами в честь Ямеса. А посреди площади, подобно одинокому стражу, стоял черный камень высотой в два человеческих роста. Сейчас, омытый недавним дождем, он блестел своими круглыми боками, привлекая взор.
— А это что? — обратил внимание Уильям.
— Камень «Черный ворон». В честь него и названа таверна. Вот она стоит у края площади, рядышком.
— Понятно. Но неясно, почему в Брасо-Дэнто так почитают воронов? Это же трупные, гадкие птицы. Мы в детстве всегда их гоняли.
— Ну, считается, что в
— Зовут? Он еще жив?
— Да, до сих пор жив. Хотя в летописях он упоминается под именем Элрона Солнечного. Они с прадедом отца, Курроном фон де Тастемара, были родными братьями, выходцами из общины Донта.
Уильям вежливо промолчал, но губы его растянулись в улыбке от забавных созвучных имен.