Демонтаж

Как-то на заводе, когда они привычно выстроились в обеденный перерыв в очередь к керосинке, Нина заметила в углу зала своего молодого начальника, Вазгена. С сигаретой, в рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами и подвернутыми рукавами, он то и дело поглядывал на Нину, пересказывая мужикам анекдот. «Горбачев умер и отправился в ад, – говорил он, чуть понизив голос, но не сводя взгляда с Нины. – Так как он запустил перестройку, гласность и все такое, его все же уважили – устроили экскурсию, чтобы выбрал себе комнатку в аду. Экскурсовод открывает первую дверь, а там Хрущев ласкает Мэрилин Монро. Горбачев радостно восклицает: „Я не прочь попасть в такую комнату!“ А гид ему в ответ: „Михаил Сергеевич, это ад не для Хрущева, а для Мэрилин Монро!“» Мужики прыснули. Вазген самодовольно ухмылялся, глядя на Нину. Он уже давно провожал ее взглядом, посылал улыбки, отпускал шуточки по поводу ее застенчивости. А Нина, ожидавшая с фронта Рубо, считала его поведение глупым ребячеством – ребячеством, которое тем не менее было ей приятно. И теперь, растерянная, во власти страха, она не возмутилась, когда Вазген разглядывал ее. В конце концов, устав бороться с ожиданием катастрофы, она сдалась. Ответила Вазгену улыбкой. Вазген мигом все понял. И к концу дня, когда Нина собиралась домой, он подошел и спросил, не против ли она, чтобы он ее проводил. Нина ответила, что не против. Они прошлись до Английского парка, где Нина все же попрощалась, пожав его руку.

Ночью, лежа в постели, Нина думала об этой прогулке, своей улыбке, прощальном пожатии. Сердце щемило. Ей казалось, она снова проявила неосторожность, но воображение рисовало ей выход из тупика. «А что, если, – сказала она себе, – действовать быстро, не теряя времени?» В ней разгорелся огонек надежды. Поддавшись искушению, она добавила: «Скажу, что семимесячный?»

На следующей день Нина устроила генеральную уборку, вычистила всю мебель, вынесла весь мусор, вывесила во дворе все ковры и простыни. Соседи усмехались, пустили слух, что у них дома завелись клопы. Но Нина пропускала все мимо ушей. «Пойду до конца», – осмелела она и стала встречаться с Вазгеном после работы. Снова пользовалась косметикой, иногда чересчур, и снова брала у Седы, с ее разрешения, бусы и украшения. Никто не подозревал, что у Нины появился мужчина, ни у кого не было сил интересоваться ее личной жизнью. Нина все чаще просила Сако забрать Гришу из детского сада, а сама по вечерам встречалась с Вазгеном в условленном месте у неработающего фонаря возле завода, откуда они шли гулять: в городские скверы и парки, в сад Козерна, к Лебединому озеру, в кинотеатр «Москва». От каждой новой прогулкой Нина ждала большего. С третьего дня она уже держалась с ним за руку. С четвертого почти полностью открылась: жаловалась на неразделенную любовь, на свою судьбу, на одиночество. Но истинную причину, по которой встречалась с Вазгеном, держала в тайне. Вазген, однако, и не стремился знать больше. Ему вполне хватало ее жалобных монологов, которые он терпеливо выслушивал, а когда терпение истощалось, развлекал Нину анекдотами. Помимо анекдотов, он одаривал ее маленькими знаками внимания, в основном ярко-красными коробками конфет, которые Нина или тут же съедала вместе с ним, или несла домой с выдуманной историей. Но в один из дней – была ничем не примечательная среда – он сделал ей особенный подарок. В красной бархатной коробочке Нина обнаружила серебряные сережки. «Не могу принять», – глухо проговорила она и вернула коробочку. Но Вазген настоял, чтобы она приняла подарок. «Ты заслуживаешь их, Нина», – шепнул он ей на ухо и обнял, коснувшись рукой ее живота. Нина замерла, испугавшись. Подняла робкий взгляд – а он прильнул к ней и поцеловал в шею, потом в губы. Со следующего дня Вазген действовал смелее, наглее и напористее, не жалея слов, чтобы доказать Нине искренность своих чувств, приближая то, ради чего он столько выжидал.

Нина на всё отвечала согласием.