Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

Тот же аргумент можно использовать для оценки того, насколько способствуют авторитаризму многочисленные эффекты «наследия прошлого», которые в целом, и особенно в России и Евразии, считаются неустранимыми и непреодолимыми барьерами на пути к демократии и «достойному правлению»140. В отношении этого региона «наследие прошлого» довольно расплывчато расценивается как набор исторически сложившихся препятствий для демократизации, возникших по разным причинам еще до распада СССР и сохраняющихся на неопределенный срок. Однако подобное детерминистское представление о «наследии» не позволяет объяснить, почему оно по-разному влияет на разные страны и политические сферы и как именно оно воздействует на постсоветские институты и практики. Вместо того чтобы раз за разом «пережевывать» аргументы о зависимости от предшествующего пути, возможно, стоит уделять больше внимания причинно-следственным механизмам включения «наследия» в текущую политическую повестку дня.

«ХОРОШИЙ СОВЕТСКИЙ СОЮЗ» КАК АВТОРСКИЙ ПРОЕКТ

В поисках альтернатив детерминизму Стивен Коткин и Марк Бейссинджер дали новое определение «наследия» как «устойчивой причинно-следственной связи институтов и политических курсов прошлого с последующими практиками и убеждениями, чье воздействие длится намного дольше „продолжительности жизни“ тех режимов, институтов и политических курсов, которые их породили»141. Они также выделили несколько причинно-следственных механизмов перенесения этих институтов и практик из прошлого в настоящее и будущее, включая материальные («установка параметров»), организационно-институциональные («фрагментация» и «перепрофилирование») и идейные («культурные схемы»). «Установка параметров» означает невозможность определенных институциональных или политических решений из‐за трудно изменяемых материальных условий, доставшихся от прошлого; «фрагментация» означает прямое наследование целых элементов институтов старого режима; а «перепрофилирование» – использование прежних институтов в новых целях. Что же касается «культурных схем», то здесь речь идет о представлениях, сформированных практиками старого режима, в силу которых определенные формы поведения считаются нормальными или неприемлемыми142.

Данная типология, конечно, весьма полезна, но стоит отметить, что, по сути, лишь один из этих механизмов, а именно «установка параметров», носит структурный характер – он вытекает из определенных ограничений, которые заданы материально-технической инфраструктурой, унаследованной от СССР, и становятся серьезным препятствием для структурных реформ в экономике143. Все другие механизмы связаны с действиями акторов, представляя собой социальные конструкты, создаваемые и сохраняемые правящими группами в целях максимизации собственной власти144. Можно утверждать, что различные формы «наследия» прошлого воздействуют на настоящее и будущее в основном за счет способов их перенесения в настоящее. Намеренное использование советских институтов и практик в качестве элементов постсоветского институционального строительства способствовало сохранению авторитарного статус-кво через фрагментацию или перепрофилирование этого социального конструкта. Среди примеров – трансформация системы управления деятельностью госаппарата145 и практики контроля и мониторинга в правоохранительных органах146, что продлило жизнь устаревших институтов и организаций, способствуя тем самым отсутствию политической подотчетности и использованию чиновничества и силового аппарата постсоветских государств в качестве инструментов политических режимов и их лидеров.