Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

В бывших советских республиках национализм, поддерживая и воспроизводя «антиколониальный» пафос (о чем говорилось выше), не испытывал на себе сильного давления со стороны структур гражданского общества. Даже в тех странах, где в период перестройки и в первые годы независимости сложились и действовали сильные демократические движения, в дальнейшем, по мере снижения гражданской и политической активности населения, их влияние практически сошло на нет. Новые политические партии отличались слабой устойчивостью и не имели прочных связей с интересами массовых социальных слоев, которые к тому же не всегда могли эти интересы артикулировать. Таким образом, на постсоветском пространстве антикоммунистические революции не стали национально-демократическими, как в странах ЦВЕ, где они сыграли решающую роль в создании основ новой государственности. В государствах, образовавшихся в результате распада Советского Союза, «в качестве инструмента форсированного строительства нации были избраны, как своего рода норма, практики политизации этнического фактора, целенаправленной гиперболизации культурных, языковых, поведенческих различий разнородных сегментов политического сообщества, порою до степени полного антагонизма и витальной несовместимости»201.

Именно этническое понимание нации, несмотря на официальные заявления и документы, легло в основу национально-государственного строительства в большинстве постсоветских стран. В их внутренней политике этнический национализм наиболее ярко проявлялся в сферах образования, культуры и государственного управления. Правда, степень влияния этнического национализма на внутреннюю политику ННГ была различной на разных этапах их существования – от весьма мягкой формы (Украина до 2014 года) до жестких проявлений, свидетельствовавших об установлении этнократии (Грузия в период президентства Звиада Гамсахурдиа, 1991–1992). При этом чем последовательнее проводился курс на этнизацию политики, тем чаще правящий режим апеллировал к истории и традициям, тем более закрытой он хотел сделать свою страну. В этом контексте уместно привести сделанное американским исследователем Парагом Ханной сравнение между политикой Казахстана, где вплоть до последнего времени проводилась политика умеренного использования этнического фактора в строительстве национальной государственности, и Узбекистана. По словам Ханны, «если президент Казахстана Назарбаев стал культивировать устремленный в будущее тюркский ренессанс, то Каримов (президент Узбекистана. – А. Р.) фактически сделал упор на обращенную в прошлое национальную самобытность под стягом Тамерлана <…> Правда, в отличие от Тимура, который устремлял караваны во все стороны света, дабы углубить связи с Китаем, Аравией и Индостаном, Каримов практически закупорил свою страну, полностью перекрыв новый „шелковый путь“ и жестко обходясь с собственными гражданами»202.

Другая черта этнического национализма в постсоветских странах заключалась в том, что чем заметнее он проявлялся в тех или иных внутриполитических сферах, тем сильнее становились авторитарные тенденции в политике правящего режима.

Но если во внутренней политике постсоветских стран прослеживалась разная степень ее этнизации, то на международной арене этнический национализм, провозгласивший своим лозунгом преодоление колониального прошлого, стал универсальным средством в руках правящих элит ННГ в их усилиях по укреплению национальной независимости. Практически все страны постсоветского пространства действовали по формуле: чем дальше от Москвы, тем больше национальной государственности. Из этого правила было только одно исключение – Белоруссия. На протяжении длительного периода эта страна придерживалась противоположного подхода: чем ближе к Москве, тем больше национальной государственности. Это объяснялось общей слабостью белорусского национализма, длительным доминированием в сознании как элит, так и массовых слоев населения настроений в пользу тесного союза с Россией. Такие настроения вплоть до последнего времени позволяли правящему режиму в Белоруссии твердо рассчитывать на заемные российские ресурсы для поддержания национальной экономики в рабочем состоянии, в строительстве национальной государственности. Однако по мере ее укрепления такие подходы в политике Белоруссии в 2010‐х годах стали заметно ослабевать, и на международной арене официальный Минск стал в меру своих возможностей склоняться в пользу проведения многовекторной политики, отказываясь от односторонней ориентации на Россию.