Демонтаж коммунизма. Тридцать лет спустя

По схожей спирали развивалась националистическая мобилизация в Молдавии. Демократическое движение здесь также, начав с экологических требований и поминовения жертв сталинских репрессий на митингах июня – ноября 1988 года, переходит к требованиям принятия закона о языке, латинизации молдавской письменности и объявления суверенитета на митингах декабря 1988 – начала 1989 года, при этом масштаб митингов вырастает с 5–10 тыс. участников до 50–100 тыс. Это вызывает ответную волну демонстраций в Гагаузии и русском Тирасполе в середине 1989 года230. Новый цикл националистической мобилизации, подогретой противостоянием с «внутренними» врагами независимости, обеспечивает реализацию сценария «широкой коалиции»: хотя на «учредительных выборах» 1990 года Народный фронт Молдавии получил лишь 27% голосов, его союз с национально настроенной «аграрной» номенклатурой (олицетворением которого стал секретарь ЦК Молдавской компартии Мирча Снегур) и уход из парламента не-молдавских депутатов, обеспечивает консолидацию нового «национального» режима.

Ключевую роль националистическая мобилизация, распаляемая конфликтом вокруг Нагорного Карабаха, играла также в Армении и Азербайджане. В обоих случаях она достигла невиданных масштабов; но если в случае Армении она привела к значительному успеху оппозиции на выборах 1990 года (АОД получило 30% мест в парламенте) и последующему оттеснению старой элиты (в августе Л. Тер-Петросян возглавил парламент, победив первого секретаря компартии), то во втором вылилась в погромы и стихийную революцию января 1990 года, которая была подавлена армией. Выборы в сентябре 1990‐го проходили в условиях военного положения, однако умеренная часть оппозиции смогла принять в них участие, не добившись, правда, значимого электорального успеха231.

В отличие от Прибалтики в этом пуле формирующихся политий национализм оказывается не комплементарной, а скорее конкурирующей идеологией по отношению к либерально-демократической повестке. Повестка суверенизации и национальной идентичности позволяла достичь впечатляющей этнической мобилизации, направленной одновременно против «имперской» политики Москвы и внутренних врагов суверенизации, отодвинув при этом на второй план вопрос об институциональном дизайне того социального порядка, которой должен был прийти на смену советскому. И наоборот, в Прибалтике, где русские меньшинства также развернули митинговую контрмобилизацию, авторитет западных институциональных образцов, на которые ориентировались народные фронты, снижал в глазах меньшинств масштаб угрозы, которую несло для них строительство национальной государственности, и позволял удерживаться от прямых столкновений и организации «самообороны».

Таким образом, структурирование республиканских протополитий в периоде первых двух электоральных кампаний 1989 и 1990 годов развивалось по трем направлениям. Во-первых, вокруг вопроса, способны ли контрэлиты организовать действительно массовую оппозиционную мобилизацию и конвертировать ее в голоса избирателей. Во-вторых, вокруг того, какая повестка позволяет достичь такой мобилизации: повестка гражданского национализма, ориентированная на западные институциональные образцы в качестве ожидаемой альтернативы коммунизму, или этнонациональная, направленная не только против «имперского центра», но и против внутренних этнических врагов суверенизации. И в-третьих, оно определялось характером реакции элит на эти вызовы.

6. РОССИЯ: ОСОБЕННОСТИ МОБИЛИЗАЦИИ И ЭЛЕКТОРАЛЬНЫЙ ПРОФИЛЬ

Кейс РСФСР – Российской Федерации в составе СССР – в этой перспективе также выглядит чрезвычайно показательным, потому что уже на этой «учредительной» стадии демонстрирует фундаментальные особенности российской политии, которые остаются в большой мере актуальными по сей день. На первый взгляд демократическая коалиция в РСФСР получила достаточное количество мест в составе новоизбранного Съезда народных депутатов, овладела «командными высотами» в новом органе власти, и дорога России к демократии была, казалось бы, в основном расчищена, в особенности после провала августовского путча 1991 года. Так дело довольно долго представлялось не только «демократической общественности», но и многим исследователям. В результате их внимание было сосредоточено преимущественно на действиях и стратегиях акторов (Ельцина, депутатов, экономистов-реформаторов), в которых отыскивались причины того, что Россия не воспользовалась этой «открытой дверью».