Демонтаж народа

Д.Е. Фурман (тогда директор Центра политологических исследований в фонде Горбачева) запускает другую ядовитую пилюлю – русские, мол, немцев в Отечественной войне ограбили. Но он оптимист и верит, что в силу своего внутреннего порока никогда русские благополучного исхода истории иметь не будут. Фурман лепит образ русских по контрасту с их значимым иным – немцами: «С народом, в культуре которого выработано отношение к труду, как долгу перед Богом, обществом и самим собой, у которого есть представление о некоем обязательном уровне чистоты, порядка, образования, жить без которых просто нельзя, – вы можете сделать все, что угодно, он все равно быстро восстановит свой жизненный уровень. Вы можете разбить его в войне, ограбить, выселить с земель, на которых сотни лет жили его предки, искусственно разделить его между двумя разными государствами… как мы это сделали с немцами – все равно пройдет какой-то период времени и немцы будут жить лучше, чем русские… Как в XVIII веке немецкий крестьянин жил лучше русского, так это было и в XIX веке, и в ХХ в., и, скорее всего, будет… и в XXI веке» [57].

Мы здесь не можем разбирать по существу содержание каждого тезиса в той кампании русофобии, которая имела целью создание в сознании русских комплекса вины. Заметим лишь кратко, что тезис, будто «немецкий крестьянин жил и всегда будет жить лучше русского» ложен в своих фундаментальных основаниях, ибо у немецкого и у русского крестьянина различаются представления о благой жизни, а они входят в ядро мировоззренческой матрицы этноса.

Ведь крестьянское хозяйство в контексте разных культур формирует совершенно разные этнические типы. И.Л. Солоневич пишет: «Русский крестьянин и немецкий бауэр, конечно, похожи друг на друга: оба пашут, оба живут в деревне, оба являются землеробами. Но есть и разница.

Немецкий бауэр – это недоделанный помещик. У него в среднем 30–60 десятин земли, лучшей, чем в России, – земли, не знающей засух. У него просторный каменный дом – четыре-пять комнат, у него батраки, у него есть даже и фамильные гербы, имеющие многовековую давность. Исторически это было достигнуто путем выжимания всех малоземельных крестьян в эмиграцию: на Волгу и в САСШ, в Чили или на Балканы. Немецкий бауэр живет гордо и замкнуто, хищно и скучно. Он не накормит голодного и не протянет милостыни «несчастненькому». Я видел сцены, которые трудно забывать: летом 1945 года солдаты разгромленной армии Третьей Германской Империи расходились кто куда. Разбитые, оборванные, голодные, но все-таки очень хорошие солдаты когда-то очень сильной армии и для немцев все-таки своей армии. Еще за год до разгрома, еще вполне уверенные в победе, немцы считали свою армию цветом своего народа, своей национальной гордостью, своей опорой и надеждой. В мае 1945 года эта армия разбегалась, бросая оружие и свое обмундирование… С наступлением ночи переодетые в первые попавшиеся лохмотья остатки этой армии вылезали из своих убежищ и начинали побираться по деревням. Немецкий крестьянин в это время был более сыт, чем в мирные годы: города кормились в основном «аннексиями и контрибуциями», деньги не стоили ничего, товаров не было – и бауэр ел вовсю. Но своему разбитому солдату он не давал ничего.

В сибирских деревнях существовал обычай: за околицей деревни люди клали хлеб и пр. для беглецов с каторги… Там, в России, кормили преступников – здесь, в Германии, не давали куска хлеба героям. Бауэр и крестьянин – два совершенно разных экономических и психологических явления. Бауэр экономически – это то, что у нас в старое время называли «однодворец», мелкий помещик. Он не ищет никакой «Божьей Правды». Он совершенно безрелигиозен. Он по существу антисоциален» [58, с. 152–153].

Д.Е. Фурман запустил идею о том, что в Великой Отечественной войне «русские ограбили немцев», в 1991 г., когда состоялся «круглый стол» в «Вопросах философии». В дальнейшем эта тема развивалась и расширялась. Подключено было и искусство. К 60-й годовщине Победы на средства госбюджета был снят фильм «Полумгла» (режиссер А. Антонов, студия «Никола-фильм»). Сюжет – работа военнопленных немцев на стройке где-то на севере в 1944 г., их отношения с охраной и местными жителями. Был написан сценарий нормального психологического фильма, соответствующий достаточно хорошо изученной реальности жизни и работы пленных немцев в СССР в те годы. Но режиссеры переиначили и замысел, и содержание сценария и сотворили очередной черный миф, упакованный в кинематографическую форму.

Суть фильма теперь такова: «Коренной «демифологизации» подвергся, во-первых, главный герой, молодой советский лейтенант, откомандированный после тяжелого ранения не на фронт, куда он всеми правдами и неправдами порывался вернуться, а в глубокий тыл – руководить строительством. Этот образ, в сценарии вполне положительный, переосмыслен режиссеров в направлении… алкогольно-психопатическом. Теперь наш главный герой готов напиваться где угодно и когда угодно, после чего, очнувшись в соответствующем состоянии, хватается за пистолет и открывает пальбу по людям.