Демонтаж народа

Но главное изменение было внесено в финал картины… На экран врывается мощная бронетехника, оттуда – безжалостные, как орки во «Властелине колец», русские солдаты во главе с назгулом – майором. И абсолютно безо всякой причины берут и расстреливают из автоматов всех немцев, с которыми зритель за полтора часа худо-бедно успел сродниться… На фестивали 2005 года – выборгский («Окно в Европу») и монреальский – студия «Никола-фильм» представила готовую картину о том, как русские «недочеловеки» перебили ни в чем не повинных немцев» [59].

Попытка сценаристов возбудить судебное дело успеха не имела – ведомство Швыдкого, которое финансировало фильм, мобилизовало крупные силы. Центральные СМИ заполнили статьи в поддержку «молодого талантливого режиссера». На просмотре фильма в Доме кино вообще было сказано, что это была «война между людоедами». На вопрос, из каких источников режиссер получил информацию о том, что в 1944 г. в глубоком тылу в СССР производились массовые расстрелы военнопленных немцев, ответ был таков: «Если капитан Ульман расстрелял в Чечне мирных жителей, то как вы можете отрицать расстрелы военнопленных немцев в 1944 г.?»

И это – один из множества эпизодов психологической войны против советского и постсоветского русского народа.

§ 5. Тема «вырождения» русского народа

Те, кто формировал доктрину психологической войны против России, взяли за основу самую примитивную мысль: якобы в течение многих веков у нас вследствие «отклонения от столбовой дороги цивилизации» не могло быть ни нравственности, ни интеллектуального развития, ни трудовой этики. Читаешь вроде бы нормальный текст на какую-то тему, а по нему разбросаны, как бы невзначай, например, утверждения, как об очевидном факте, о «двоемыслии, которое не десятилетия, а века душило в России искреннюю веру и искренние побуждения к добру и честной жизни» (доктор филологических наук Ю.В.Манн).

Вот Николай Петров, народный артист России, вспоминает героический август 1991 г., когда спасать Россию пришлось лично Ростроповичу: «Прекрасно понимаю, что заставило моего великого друга Мстислава Леопольдовича Ростроповича в том знаменитом августе написать завещание и прилететь в Москву. Какое-то очень острое ощущение, что не на кого страну оставить… Не оставлять же, в конце концов, мою страну вороватым чиновникам и бестолковым люмпенам» [60].

Вот критик Л.А. Аннинский жалеет неразумный русский народ: «Мы, русские люди, не можем переключиться на постиндустриальное общество… Мы – не народ работников… Мы не приспособлены для того типа жизни, в который человечество вошло в конце ХХ века и собирается жить в ХХI… Наше неумение отойти от края пропасти фатально… У нас агрессивный, непредсказуемый, шатающийся, чудовищно озлобленный народ… Мы невероятно много пьем» [61].

Как и в начале ХХ в., элитарная интеллигенция утверждает, разумеется, что вырождению подверглось именно «простонародье». В 1992 г. в демократическом (!) журнале в статье с подзаголовком «Крик души молодого литератора» М. Руденко пишет: «Интеллигенция, давно и страшно искупившая свою мифическую «вину перед народом», живет ныне «по правилу другой щеки», и все яснее становится, что не отъевшееся и обнаглевшее простонародье, а по-евангельски нищая интеллектуальная элита исполнит роль «народа-богоносца»:

Еще нас не раз распнут
И скажут потом: «распад»

(Иосиф Бродский)

Хватило бы сил дотащить этот крест» [62].

Как должно быть стыдно русскому «отъевшемуся простонародью» за то, что пришлось молодым литераторам во главе с Бродским одним тащить крест народа-богоносца!

Идеологизированная русофобия маскировалась под науку, в ней широко применялась «генетическая» фразеология. Гуманитарии «доказывали», будто в результате революции, войн и репрессий произошло генетическое вырождение большинства населения СССР, и оно по своим «качествам» опустилось до уровня «человек биологический».

Видный социолог В. Шубкин дает в «Новом мире» такие определения: Человек биологический – «существо, озабоченное удовлетворением своих потребностей… речь идет о еде, одежде, жилище, воспроизводстве своего рода». Человек социальный – он «непрерывно, словно четки, перебирает варианты: это выгодно, это не выгодно… Если такой тип не нарушает какие-то нормы, то лишь потому, что боится наказания», у него «как видно, нет внутренних ограничений, можно сказать, что он лишен совести». Человек духовный – «это, если говорить кратко, по старому, человек с совестью. Иначе говоря, со способностью различать добро и зло».

Каково же, по выражению В. Шубкина, было «качество населяющей нашу страну популяции»? Удручающе низкое: «По существу, был ликвидирован человек социальный, поскольку любая самодеятельная общественная жизнь была запрещена… Человек перестал быть даже «общественным животным». Большинство людей было обречено на чисто биологическое существование… Человек биологический стал главным героем этого времени» [63].