Демоны острова Пасхи

– Хорошо, если нет больше желающих, пусть скажут те, кого мы судим, – так велит обычай, – Аравак взглянул на Кане. – Говори, теперь можно.

Кане подошел к самому краю помоста и с жадным вниманием стал всматриваться в лица людей, стоявших внизу.

– Говори, – повторил Аравак, и в голосе его прозвучала угроза.

– За что вы судите меня и Парэ, люди острова? – спросил Кане. – Что мы сделали, в чем провинились перед вами? Разве можно судить любовь? Да, я полюбил Парэ, а она полюбила меня. Я полюбил ее с первого взгляда, как не любил никого на этом свете. Я умер бы, если бы она отвергла меня, и я готов был умереть, потому что сама смерть от любви к ней была бы для меня счастьем. Так я говорил Парэ при нашем первом свидании, и так оно и случилось бы, но великие боги вдохнули любовь и в ее сердце, и мы соединились – сначала душой, а потом и телом. В чем здесь грех, скажите мне? Ведь любовь – божественное чувство, и если боги позволяют нам любить, то могут ли люди противиться этому?

Я слышал здесь разговоры о том, что демоны вселись в меня; мой бывший друг рассказывал всякие байки и тоже утверждал, что демоны овладели мною, – но вдумайтесь, жители острова, какой вызов богам бросают те, кто говорят такое. Неужели боги отдали любовь во власть демонам, или, может быть, демоны сильнее богов и сами отняли ее у них? Никогда мне не приходили в голову подобные мысли, но наслушавшись ваших разговоров, я мог бы засомневаться в милости или всемогуществе богов… Но, конечно, боги, а не демоны, соединили нас и защищали нашу любовь. А уж было в ней что-то демоническое или не было, – не знаю. Я уверен, что не было.

Далее скажу вам, люди. Вы все время твердите, что Парэ – дева, посвятившая себя богам, и поэтому не имела права любить мужчину. А я, веря в богов, скажу вам, что если бы они хотели сохранить ее целомудрие, они бы его сохранили. Есть, ведь, другие посвятившие себя богам девушки, которым не суждено познать земную любовь. Их боги оставили для себя, но Парэ была предназначена для земной жизни. Так что же, мы опять будем сомневаться в божественном могуществе или станем сопротивляться божественной воле? В кого же вселились демоны – в меня и Парэ, или, все-таки, в вас?

А еще Аравак сказал, что из-за меня и Парэ возмутился порядок на острове, началась кровавая война, и она будет продолжаться. Я не понимаю, как это могло произойти. Тысячу лет на нашем острове не было войны; случались споры, случались ссоры, но всегда находилось мирное решение. Что нам делить, из-за чего драться? У нас всего вдоволь; каждый человек может жить, как ему хочется, не нарушая жизнь других людей. И если наш с Парэ поступок возмутил одних, а у других, наоборот, вызвал сочувствие, – то разве это причина для войны? Можно было договориться, можно было устроить раньше этот суд, что идет сейчас, – и войны не было бы. Если мы с Парэ в чем и виновны, так это в том, что не пришли к вам сразу после того как осуществилась наша любовь, – но мы были уверены, что вы поймете и простите нас, а кроме того, мы были счастливы, мы жили в своем прекрасном маленьком мире, забыв о мире большом.

Однако я думаю, что причина войны – не в нас. Бог Войны – чужой на нашем острове, его воскресили те, кто решил навязать нам чужие порядки и чужие обычаи. Я слышал, что у нас появились люди, которые хотят богатства и власти, и готовы во имя этого обирать и убивать других людей. Вот тут-то и надо вспомнить о демонах; вот таких-то предавшихся демоническому соблазну надо судить в зависимости от степени их вины. Вот такие люди опасны для нашей жизни, – а вы судите нас с Парэ, не совершивших ничего ужасного и ни в чем по-настоящему не виноватых.

– Правильно! – послышался чей-то одинокий голос на площади. В толпе произошло движение: все старались разглядеть того, кто это выкрикнул, и одновременно испуганно косились на вождя.

Аравак, хладнокровно слушавший речь Кане, не обратил ни малейшего внимания на крик на площади.

– Мы выслушали тебя, сын рыбака. Теперь послушаем ту, которая раньше была девой, посвятившей себя богам, – сказал вождь.

Кане отступил на пару шагов, и его место заняла Парэ. На ней было длинное нелепое одеяние из толстого, плохо обработанного лубка, волосы распущены, никаких украшений, – но она и в таком виде была очень красива. Лицо Парэ было милым и кротким, – казалось, что она стоит не перед судом, который решает жить ей или умереть, а вышла поговорить с добрыми друзьями, любящими ее, как и она их.