Демоны Рая

Посреди подвала, как раз под лампочкой, стоит не то стол, не то верстак. Он ярко освещен, углы помещения тонут во мраке. На столе-верстаке распластано обнаженное мужское тело, притянуто к столешнице ременными петлями – кожа ремней толстая, прочная, впятером не порвешь. Мужчин, столпившихся вокруг, как раз пятеро, но они рвать ремни не собираются. Напротив, двое проверяют, насколько надежно зафиксирован клиент, а третий укрепляет на нем электроды-«крокодилы» – один «крокодил» вцепляется в нижнюю губу, второй – в половой орган.

«Крокодилы» большие, рассчитаны на приличный ток и напряжение, и пружины у них мощные, а зубцы длинные и острые. На губе сразу же проступают капли крови. На пенисе тоже.

Мужчина никак не реагирует. Смотрит в никуда широко открытыми глазами, лежит неподвижно.

Один из палачей берется за рукоятку на распределительном щитке. Слегка поворачивает и тотчас же возвращает в прежнее положение. Дело мужчины выгибается дугой и опадает. Кровь начинает сочиться обильнее.

Затем все повторяется несколько раз, причем удары током чередуются с вопросами. На удары мужчина реагирует, дергается, вопросы же игнорирует. Пятерку это раздражает, сеансы электрошока становятся дольше, голоса звучат все более громко и раздраженно. В дополнение к не оправдавшему надежд электричеству на лицо пленника сыплются удары.

Из темноты, от дальней стены, подходит еще один персонаж. Это преподобный настоятель Староладожской обители. Пеняет нерадивым мастерам заплечных дел, сам берется за руководство. По его приказу один из пятерки приносит большой ящик, металлически позвякивающий. С такими ходят по квартирам сантехники и прочие специально обученные люди, устраняющие те или иные поломки. Но содержимое данного конкретного ящика предназначено не чинить, а ломать – и волю молчаливых упрямцев, и заодно их тела.

И тут возвращаюсь я, Петр. Единство души и тела восстановлено очень вовремя – ибо над единством и целостностью тела нависла серьезная угроза. Сейчас все быстренько поправим…

Щипцы зловещего вида, тянущиеся к моему соску, застывают в воздухе, словно с держащим их типом внезапно приключился паралич верхних конечностей. Хотя что значит «словно»? Так оно и есть.

Но и без близкого знакомства со щипцами телу досталось, и еще как… Это не стертые ноги, и подавить болевые ощущения до конца не получается. Тем хуже для тех, кто за них, ощущения, в ответе. В такие моменты, грешен, во мне ненадолго воскресает прежняя личность – отмороженный садист Питер Пэн, в нежном пятнадцатилетнем возрасте кастрировавший без наркоза доктора Кейси и запихавший ему в рот отрезанные причиндалы…

Обнаруживаю, что и мой рот отнюдь не пустует. До причиндалов дело пока не дошло – наполнен кровью. И, кажется, там же болтаются два или три выбитых зуба. И все это месиво уже стекает в дыхательное горло. Идиоты… Кто ж так допрашивает? – изумляется воскресший Пэн. Он прав, опоздай я на чуть – и тело захлебнулось бы, так ничего и не рассказав.

Смачный плевок в рожу склонившегося надо мной настоятеля – и кровью, и зубами. По его упитанной физиономии разбрызгивается громадная мерзкая клякса, он ничего не видит, глаза залиты.

Начинают рваться ремни – на руках, на ногах, на шее. Один из палачей, оставшийся вне поля зрения и по недосмотру сохранивший подвижность, шустро прыгает к щитку, лихорадочно крутит ручку. Зряшные потуги, эту их шарманку я обесточил в первую очередь.

Избавляюсь от впившихся в тело «крокодилов». Боль прорывается сквозь все барьеры, особенно та, что внизу.

Это ты выбрал такие места, чтобы приложить напряжение? А, извращенец?

Настоятель не смог бы ответить на мой вопрос, даже задай я его вслух, – потребные для речи органы тоже парализованы. Зато оживает его подручный – тот, что со щипцами.

Скорее, это даже не щипцы… Нечто вроде хирургических кусачек. Очень удобная штука, чтобы понемножку, кусочек за кусочком, убавлять пораженную гангренозную плоть… И перед костью не спасуют, мощный двойной шарнир позволяет создавать значительное усилие.

А вокруг меня сейчас именно такая органика… Гангренозная.

Владелец щипцов-кусачек аккуратно протирает шефу глаза, чтобы тот видел происходящее. Затем быстрым движением инструмента отхватывает настоятелю кончик носа, приличный такой кончик, с куском носового хряща. И вновь застывает статуей.

Ощупываю зубы кончиком языка. Так и есть, три сломаны, еще один шатается. Сплевываю остатки крови, заодно «включаю» голосовой аппарат настоятеля. Он немедленно начинает вопить. Истошный звукоряд несколько примиряет меня с паршивыми ощущениями и потерей зубов.

Вот ведь мерзкие типы… Куда хуже раскольников из Зеленогорска. Те хотя бы просто собирались сжечь меня на груде старых покрышек, без издевательств и пыток.

Заглядываю им в души. Говорят, что чужая душа – потемки. Только не для меня…

Безнадежно. Нет ниточек, за какие можно потянуть и вытянуть к свету.

А мозговой паразит Питер Пэн копошится, требует своего… Понятно чего. У него одно на уме… И я даю слабину.