…улыбаюсь, я давно мечтал о таком подарке, пистолет – вау! класс! – совсем как у Робокопа, только стреляет присосками, но если убрать дурацкие резиновые нашлепки, приделать смазанные ядом иголки, то можно будет пойти в Зону, не опасаясь ни злых людей, ни бродящих там чудовищ, спасибо, мамочка, ты у меня лучшая, да, да, Петушок, ты тоже у меня лучший, ты самый мой единственный и ненаглядный, да, Пит, только медленно, не спеши, у меня это в первый раз, а ты знаешь, что у тебя девять прыщиков на заднице? а на моей ровно семь, магическое число, и это очень здорово, да только тебе кто-то наврал о любви и браке, девочка, это делается немного не так, Лия, и по обоюдному согласию, у людей по крайней мере, так что я не позволю тебе сдохнуть, Дракула, не мечтай и не надейся, не для того мы сюда плыли, и шли, и ползли по трупам врагов, чтобы ты так вот взял и сдох, будешь жить, Питер Пэн сказал, и давай считать: все, что случилось сегодня ночью, нам обоим приснилось, так будет проще, я был не совсем я, а ты была симпатичная и мохнатенькая… симпатичная и мохнатенькая… симпатичная и мохнатенькая… симпатичная и мохнатенькая… сим…
Вот дерьмо…
Железный сталкер Питер Пэн валяется, как куча навоза, лежит носом в пол, и по хрен ему, что какая-то тварь влезла в мозги и шарит там, как в своем кармане, перемешивает воспоминания, как суп большой поварешкой, и в котелке моем уже такая каша, такая окрошка, что мама не горюй, и если не пресечь немедленно, однозначно съеду с катушек, нельзя одновременно ощущать-вспоминать себя и пятилетним, и пятнадцатилетним, и хрен-еще-знает-каким, это прямой путь в палату с мягкими стенами…
Злость и отчасти страх перед психушкой поднимают меня на ноги. Понимаю, что ментальная атака уже завершилась, однако это не повод оставлять ее безнаказанной.
Я дома, в Надино. И атака шла отсюда, из нашей с Наткой супружеской спальни, – не знаю как, но я прекрасно это чувствую.
Спешу туда. Рука привычно нашаривает на поясе кобуру. Кобуры нет. И одежда чужая, не моя. В памяти зияет провал, это очевидно. Совсем не помню, что делал перед тем, как прихватило и рухнул на пол… Ладно, позже. Ликвидирую причину, а потом займусь следствиями, и прорехами в памяти, и прочим.
Дверь в спальню приоткрыта. Врываюсь, тут же прыжком ухожу с линии огня. Никто не стреляет, но я вскакиваю на ноги, готовый ко всему…
Натали. Лежит поперек супружеской кровати, одетая в камуфляжную униформу, странно, никогда не любила таких нарядов… Вернее, не совсем целиком лежит – ноги свесились на пол.
Рядом с ней на покрывале – пистолет, «Глок», моя любимая модель… И записка – крупные буквы на четвертушке бумаги.
Она… она… хватаю руку, пытаюсь обнаружить пульс, параллельно взгляд скользит по ее лицу, по телу в поисках пулевого отверстия и следов крови.
Крови нет. Пульса тоже. Потом обнаруживается – неимоверно слабый и редкий.
Жива… У-уф…
Но лицо Натки… Исхудавшее, лет на тридцать постаревшее. Заострившимися чертами любимая женщина напоминает покойницу, лежащую в гробу.
Знакомая картина… Выплеск аномальной энергии – и не просто на пределе сил, а далеко за их пределами. Тут горсткой «энерджайзеров» не отделаешься, если дело закончится всего лишь месяцем в клинике, под капельницами, – считай, повезло.
Надо немедленно звонить Эйнштейну, пусть бригада медиков срочно выезжает из Тосно и во весь опор сюда, с сиреной и мигалкой… Да что же за чертовщина? Где мой телефон?!
Телефона нет, я ощупываю карманы Натки – тоже нет, оглядываюсь вокруг в поисках хоть какого-то мобильника, хоть чего-то, способного на звонок…
Бумажный квадратик рядом с пистолетом цепляет взгляд. Притягивает как магнитом… Внезапно понимаю, что должен прочитать записку. Немедленно. Отложить все и прочитать. Это главное. Это важнее всего.
Не разбираюсь с причинами своего порыва – беру и читаю.
Буквы крупные, почти печатные – писала Натка, сто пудов, ее скоропись почти нечитаемая, только сама и может разобрать свои каракули, а для других пишет так, крупно, тщательно вырисовывая буквы.
Текст такой:
УБЕЙ ЕГО. ЗАСТРЕЛИ. ЕСЛИ НЕ ПОЛУЧИТСЯ – ВЗОРВИ ВМЕСТЕ С НАМИ. ТАК БУДЕТ ЛУЧШЕ. ЛЮБЛЮ. Н.
И вот тогда-то я все окончательно вспоминаю. И кто я, и зачем я здесь, и что было со мной в последние месяцы…
Вспоминаю – и не могу поверить воспоминаниям.
Да и как поверить?!
Бред какой-то…
Плащ стоял все там же, у альпийской горки с кальварией, спиной ко мне.
– Петр, ты… – начал говорить Плащ, начал поворачиваться.
Я выстрелил, крайне сомневаясь, что из этого получится что-то путное… Видел в Апрашке, как его чуть ли не в упор расстреливали из УОКа, да не больно-то расстреляли. Даже три тонны взрывчатки… увеличивают шансы, спору нет… но все же не дают полной гарантии.
К моему изумлению, пуля ударила его в плечо, окончательно развернула, отшвырнула на альпийскую горку. Три следующие пули я всадил уже в лежащего.
Как просто…
Мать моя Зона, как просто и примитивно все завершилось…
Где финальный обмен патетическими монологами? Где долгая эффектная схватка один на один?