Оглядываюсь по сторонам: что бы еще подправить в небесной механике?
Удар, страшный удар по голове. Кажется, это Са…
Обрыв пленки. Темнота.
Голоса. В непроглядной черноте. Не ангельские. Значит, пока жив…
– Вроде приходит в себя.
Мария… Голосок этой микроскопической женщины я не способен услышать… Она выросла? Или я уменьшился?
– Сменим компресс?
Вопрос задан низким, хрипловатым голосом Аделины… Что вообще происходит? Разобраться нелегко. Во всем мироздании – кроме черноты, двух голосов и моих попыток все осмыслить – осталась лишь одна сущность: боль. Нестерпимо болит голова, разбитая проклятым Сатурном. Ровнехонько по темени врезала гадская планета.
Пострадавшая часть тела ощущает легкие прикосновения, затем прохладу. Боль идет на убыль.
Соображаю: а ведь у меня когда-то были глаза… В иной жизни, в иной Вселенной, но были. Глаза, обрадованные тем, что о них вспомнили, бодро докладывают: мы здесь! Открой и пользуйся!
Открываю. Сверху деревянный потолок. Снизу белое и мягкое.
Мария. Аделину не вижу. Я лежу на спине, и если лучница не изменила своим привычкам, то она сейчас под кроватью.
Ошибся… Она, ввиду особой ситуации, соизволила стать видимой и слышимой для Марии. Но мне упорно не желает попадаться на глаза: стоит за изголовьем, вне поля зрения, оттуда доносится ее голос:
– С возвращением, Петр!
Пробую заговорить сам. Не сразу, но получается:
– Где они?
– Кто они? – хором уточняют девушки.
– Мои братья.
– По моим сведениям, – осторожно говорит Мария, – ты единственный ребенок в семье.
– Ну, пусть не братья, пусть клоны, – начинаю злиться от ее непонятливости. – Мы с ними порвали Зверя, вы не могли их не заметить, они ребята приметные… Где они?
– Последствия травмы, ложные воспоминания, – уверенно ставит диагноз Аделина. – Зверя ты прикончил сам. В одиночку.
– Сам… Но я был большой, да? Очень большой?
– Примерно такой же, как сейчас. Если считаешь себя большим, твое право.
– И как же я его прикончил, интересно знать?
В разговор вновь вступает Мария:
– Ты натравил на него какого-то огромного саблезубого кита, весьма прожорливого.
– Ю-рыбу, подарок Ивана Захарыча, – уточняет Аделина. – Заодно ты прикончил примерно треть Балтийского моря, там сейчас Ю-жидкость.
– Подождите… – Я порываюсь встать, не получается. – Надо ее срочно… Она сожрет к чертям всю Землю!
– Успокойся, Петр… – говорит Мария, поправляя мое одеяло. – Дядя Ваня все уже сделал. И сломал удочку о колено, сказал, что это была рыбалка всей его жизни, дальше ловить смысла нет, и лучше он будет коллекционировать почтовые марки непризнанных государств.
– Понятно…
Никогда, ни под каким видом не пробуйте неизвестные вещества! Кто бы ни предлагал! Особенно опасайтесь фиолетовых капсул с металлическим отливом!
– Где я сейчас?
– Ты в Раю.
– Понятно… – повторяю я еще раз.
И отключаюсь.
Глава 6
Великий День
Один мудрец говорил: все движется по кругу и возвращается на круги своя – и ветер, и воды, и светила небесные. И люди, разумеется, – возникают из ниоткуда и уходят в никуда.
В общем и целом все так, а по частностям с мудрецом не поспоришь: он умер и вследствие того к диспутам не способен, и никак ему не объяснить, что людей в его время на свете еще не было, не успели народиться.
Но древняя мудрость никак не объясняла, зачем Он привел меня в Надино, да еще в Великий День, за несколько часов до Начала.
Человеку в этот день, по моему разумению, надлежало находиться в Раю, на холме, заросшем кальварией.
Теперь я знал, что холм возник там не просто так, что он скрывает конфигурат невиданной силы, – тот, что должен окончательно разрушить старый мир и породить новый. А кто, как не Создатель этой чудо-пушки, управится с ней лучше всех?
Но мы в Надино. Лишь мы вдвоем, остальная команда на местах согласно штатному расписанию, все отработано, все отрепетировано, всяк знает маневр…
И я тоже должен быть совсем в другом месте.
Но мы в Надино, более того, шагаем к дому Питера Пэна. Наверное, правильнее так: к бывшему дому бывшего Пэна… Но суть от того не меняется. Шагаем.
Вокруг шикарное весеннее утро. Этих мест самым краем коснулась прошлогодняя Волна, и шрамы уже затянулись… Я понимаю, что почти забыл, как она выглядит – обычная нормальная весна. Когда на деревьях набухают почки, а не стручки «ведьминых гнезд». Когда из-под снега появляется побуревшая прошлогодняя трава, а не черная мутировавшая… Позабыл – и нормальная весна кажется какой-то неправильной. Не должен воздух врываться в легкие такой свежей струей, так пьянить. И малые птахи не должны так оглушительно и бесшабашно чирикать на ветвях деревьев. А самим деревьям не положено быть такими прямыми, стройными, без искривленных, чуть ли не завязанных в узлы стволов…
Последняя надежда, что мы, по непонятному совпадению, идем к какому-то другому дому, исчезает: впереди остался только один – стоящий на отшибе дом Пановых.